Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

ЗИНИН С.И. Софья Толстая — жена Сергея Есенина

12.12.2010 15:23  |   | 

Рейтинг:   / 29

Спокойных дней, когда Есенин был трезв, становилось всё меньше и меньше. Стычки возникали по всякому поводу. «Хозяйство Сони было плохо налажено, — рассказывала Екатерина Есенина. — Непочиненные носки, недостаток чистых носовых платков его тоже бесили. Соня не знала, как важны эти мелочи для Сергея, а Сергей считал неудобным её переделывать и учить. Здоровому человеку все это легко можно было уладить. Соня беспрекословно исполняла все его желания, но он не высказывал никаких желаний».
После напряженной творческой работы опять начиналась пьянка, к которой нередко подталкивали С. Есенина его друзья, любившие выпить.
«На Тверском бульваре (шли бульварами) я свернул к себе на квартиру, пообещав компании прибыть через полчаса, — писал В. Ф. Наседкин, — Меня встретила Софья Андреевна, встревоженная и беспомощная.
— Как Сергей?
— Пьет… Сахаров принес ужас сколько вина.
Я хотел было уйти, Софья Андреевна удержала меня.
Через несколько минут из соседней комнаты вышел Есенин — совершенно пьяный. В его помутивших и блуждающих взорах и в движениях рук было что-то тревожное, мрачное. Он шел, словно готовясь к опасному прыжку.
Увидев меня, стал ругаться. Потом схватил поднос, но один из присутствующих удержал его.
После этого я не виделся с Есениным дня три».
Сергей и Соня старались не выносить свои разногласия на люди, хотя сделать это было трудно. «Оберегая меня, от меня скрывали разные неприятности, и я многого не знала, — вспоминала А. А. Есенина. — Не знала я и того, что между Сергеем и Соней идет разлад. Когда я приходила, в доме было тихо и спокойно, только немножечко скучно. Видела, что Сергей чаще стал уходить из дома, возвращался нетрезвым и придирался к Соне. Но я не могла понять, почему он к ней так относится, так как обычно в таком состоянии Сергей был нетерпим к людям, которые его раздражали. И для меня было совершенной неожиданностью, когда после долгих уговоров сестры Сергей согласился лечь в клинику лечиться, но запретил Соне приходить к нему».
Нервные срывы у Есенина участились. Однажды, в порыве гнева, разбил великолепный гипсовый бюст работы скульптора С. Т. Коненкова. Стал мнительным, пугался беспричинно чего-то. А. Изряднова вспоминала: «В сентябре 1925 года пришел с большим белым свертком в 8 часов утра, не здороваясь, обращается с вопросом:
— У тебя есть печь?
— Печь что ли хочешь?
— Нет, мне надо сжечь.
Стала уговаривать его, чтобы не жег, жалеть будет после, потому что и раньше бывали такие случаи: придет, порвет свои карточки, рукописи, а потом ругает меня — зачем давала. В этот раз никакие уговоры не действовали, волнуется, говорит: «Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?».
С друзьями С. Есенин начал обсуждать предполагаемый переезд на другую квартиру. Г. Бениславская нашла ему комнату. Есенин внес задаток, но об этом узнала Софья Андреевна, поговорила с мужем и вернула задаток. На короткое время эта тема была закрыта, хотя Есенин продолжал при случае говорить друзьям о желании переехать на новое местожительство. Писатель Ю. Либединский вспоминал: «Но не помню, в этот ли раз или в другой, когда я зашел к нему, он на мой вопрос, как ему живется, ответил:
— Скучно. Борода надоела…
— Какая борода?
— То есть как это какая? Раз — борода, — он показал на большой портрет Льва Николаевича, — два — борода, — он показал на групповое фото, где было снято все семейство Толстых вместе с Львом Николаевичем. — Три — борода, — он показал на копию с известного портрета Репина. — Вот там, с велосипедом, — это четыре борода, верхом — пять…А здесь сколько? — Он подвел меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. — Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и все! — сказал он с какой-то яростью.
Я ушел с предчувствием беды. Беда вскорости и стряслась: начался страшный запой, закончившийся помещением Сергея в психиатрическую лечебницу Ганнушкина».
В. Ф. Наседкин, иногда был очевидцем неприятных семейных сцен в Померанцевом переулке: «С конца сентября и до клиники с Есениным, когда он был пьян, я старался не встречаться, но иногда он сам заходил ко мне.
Пьяный, Есенин стал невозможно тяжел. От одного стакана вина он уже хмелел и начинал «расходиться».
Бывали жуткие картины. Тогда жена его Софья Андреевна и сестра Екатерина не спали по целым ночам.
(…) Трезвый Есенин, с первого взгляда, мало походил на больного. Только всматриваясь в него пристальней, я замечал, что он очень устал. Часто нервничал из-за пустяков, руки его дрожали, веки были сильно воспалены. Хотя бывали и такие дни, когда эти признаки переутомления и внутреннего недуга ослабевали.
В первый и во второй день после запойной полунедели до обеда Есенин обыкновенно писал или читал. Писал он много, случалось до 8 стихотворений сразу. «Сказка о пастушонке Пете» написана им за одну ночь.
По заведенному обычаю часам к 5 приходил с арбузом я, и вместе обедали. А после обеда Сергей читал свои новые стихи. Софье Андреевне и Екатерине эти стихи уже читались до меня, с новой читкой завязывался спор: какое из написанных стихотворений лучше. Есенин слушал и спокойно улыбался.
В «трезвые» дни Есенин никого не принимал. Его никуда не тянуло….».
Есенин знал о своей болезни, но ничего не предпринимал для лечения. Более того, его преследовали мрачные мысли о приближающемся конце жизни. Галина Серебрякова слышала, как при встрече у нее дома С. Есенин в разговоре несколько раз повторял фразу: «Сколько ещё мне осталось ходить по этой неспокойной, взбаламученной земле?» В стихотворения слово «смерть» стало встречаться очень часто. Иногда стала проявляться мания преследования. Ночевал однажды Есенин в компании с Сахаровым у Аксельрода. Пили. Опьянели и уснули: на кровати — Есенин с Сахаровым, на диване Аксельрод. Ночью Сахаров просыпается от навалившейся на него какой-то тяжести и чувствует, что его кто-то душит. Открывает глаза и с ужасом видит вцепившегося ему в горло Есенина. Отбиваясь, Сахаров окликнул: «Что ты, Сергей, делаешь? Что с тобой?» Есенин трясся, как в лихорадке, спрашивая как бы про себя: «Кто ты? Кто?» Сахаров зажег свет. Есенин вскоре успокоился и опять уснул. Под утро ночевавшую компанию разбудил звон разбиваемых стекол. Посреди комнаты стоял Есенин, в слезах, осыпанный осколками разбитого им зеркала. Тут же на полу валялось пресс-папье. Всё было как в «Черном человеке».
Из-за воспаления горла Есенин не мог читать стихи. Это его удручало. Только выпивка его оживляла. После первой рюмки он перевоплощался из молчаливого человека в ухарски развеселого парня.
Софья Андреевна прилагала все усилия, чтобы организовать лечение мужа. Она знала о суровом диагнозе врачей, искала поддержку у друзей, чтобы повлиять на Есенина, который сопротивлялся любой попытке начать лечение. С большим трудом достали путевку в санаторий, но и здесь ничего не вышло.
Как-то на углу Советской площади и Тверской Сергей и Соня повстречали С. М. Городецкого, который впоследствии писал: «Он был с Толстой, под руку. Познакомил. Вид у него был скверный. «Тебе отдохнуть надо». — «Вот еду в санаторию. Иду в Госиздат деньги получать». Мы поцеловались, а следующий поцелуй он уже не мог возвратить мне». Поездка для лечения в санатории не состоялась. Повод для отказа С. Есенин нашел быстро.
«Приблизительно в то же время такая же история получилась с санаторием Мосздрава, — вспоминал В. Ф. Наседкин, — Нервы Есенина были расшатаны окончательно. Нужно было лечиться и отдыхать. Несколько дней Галя и Екатерина хлопотали в Мосздраве о путевке. Наконец путевка получена. Санаторий осмотрен: все хорошо, но в последний момент Есенин ехать не захотел. Софья Андреевна пожелала ехать вместе с Есениным, но для неё не было путевки. Есенин воспользовался этой возможностью не ехать в санаторий».
Друзья делают все возможное, чтобы помочь поэту. 25 октября 1925 года с письмом к Ф. Э. Дзержинскому обратился Х. Г. Раковский, которого только что назначили Послом России во Франции: «Дорогой Феликс Эдмундович! Прошу Вас оказать нам содействие — Воронскому и мне, чтобы спасти жизнь известного поэта Есенина — несомненно самого талантливого в нашем Союзе. Он находится в очень развитой стадии туберкулеза (захвачены оба легкие, температура по вечерам и пр.). Найти куда его послать на лечение нетрудно. Ему уже предоставлено было место в Надеждинском санатории под Москвой, но несчастье в том, что он вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному взаимодействию. Мы решили, что единственное еще оставшееся средство заставить его лечиться — это Вы. Пригласите его к себе, проберите хорошенько и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать. Жаль парня, жаль его таланта, молодости. Он много еще мог дать не только благодаря своим необыкновенным дарованиям, но и потому, что, будучи сам крестьянином, хорошо знает крестьянскую среду. Х. Раковский». Получив письмо 25 октября 1925 года, Ф. Э. Дзержинский передал его секретарю с резолюцией: «г. Герсону. М.б. Вы могли бы заняться. Ф.Д.». Секретарь стал искать С. Есенина, но найти поэта, который не имел постоянного места работы, оказалось делом сложным.
С. Есенин в начале ноября 1925 года выехал на одну неделю в Ленинград. Хотела с ним поехать и Софья Андреевна, но по разным причинам поездка вдвоем сорвалась. О своем желании съездить в северную столицу С. Толстая-Есенина писала А. Ф. Кони в начале октября: «…Я несколько раз собиралась с мужем в СПб , да так до сих пор не можем собраться… В Москву я вернулась совсем недавно. Летом мы жили на Кавказе, недалеко от Баку, в очень красивом, очень интересном и очень жарком месте. Я с большой тоской поехала обратно в Москву — здесь холод, слякоть и люди и суета. Пришлось сюда ехать, так как мой муж связан с Москвой делами.
На предстоящую зиму у нас разные планы, но пока ничего еще окончательно не решено. Очень надеюсь, что попадем все-таки в СПб, и мне удастся как следует поговорить с Вами, а в письме очень трудно. А в двух словах так — мне очень хорошо жить на свете, потому что я очень люблю своего мужа и потому, что он замечательный человек. И оттого, что я люблю, и оттого, что он такой — у меня очень хорошо на душе, и я знаю, что становлюсь лучше и мягче душой.
Вы спрашиваете мою новую фамилию и адрес? Есенина, а адрес тот же Остоженка, Померанцев, д. 3, кв. 8».

• < Назад
• Вперёд >