МОСКВИНА З.В. Смерть Сергея Есенина: между кривдой и правдой

18.12.2010 14:09  |   | 

Рейтинг:   / 0

Москвина З. В.

СМЕРТЬ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА: МЕЖДУ КРИВДОЙ И ПРАВДОЙ
(по следам одного расследования)

Очередная годовщина со дня смерти С. А. Есенина, восемьдесят пять лет, заставляет снова обратиться к результатам работы комиссии Союза писателей (СП) по выяснению обстоятельств гибели поэта 1989-1993г. Эта комиссия должна была провести свое ретроспективное расследование и установить, наконец, была ли смерть Есенина самоубийством, или это было убийство, роковым образом предсказанное самим поэтом ровно за год до смерти:

И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной:
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать
Стране родной.
(«Метель», декабрь 1924 г.)

Простодушные ожидания и надежды на то, что опытные специалисты в поисках ответа на этот вопрос будут изучать все обстоятельства дела, вникая в каждую деталь, не сбылись. Убедиться в этом можно, обратившись к сборнику «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии.» ИМЛИ РАН, 2003, своеобразной летописи работы комиссии, многочисленные ссылки на который в этой статье будут обозначаться просто номером страницы (c. №).

Из материалов этого сборника мы видим, что работа комиссии СП, в основном, складывалась из переписки с различными экспертными учреждениями и отдельными экспертами, которые, надо сказать, еще раньше выразили в печати свое негативное отношение к версии об убийстве Есенина, переписки на тему: «А как вам этот документ?» Интересовала комиссию в основном юридическая сторона дела. В результате, «признавая неполноту дознания, поверхностные объяснения, поверхностный Акт Гиляревского, несмотря на недостатки и тактические упущения» (с. 189), был сделан вывод о том, что дознание по делу о смерти Есенина проведено в соответствии с УПК РСФСР 1923 г., и решение о прекращении дознания за отсутствием состава преступления является обоснованным.

Казалось бы, теперь все ясно, и создателям литературных вариантов есенинской смерти, где, в основном, рассматривалось политическое убийство, пора угомониться. Эксперты сказали: «нет», значит, нет, им виднее.

Но как-то неспокойно становится на душе, когда читаешь вот такое высказывание прокурора-криминалиста Генеральной прокуратуры РФ В. Н. Соловьева, участвовавшего в работе комиссии СП, о специалистах этой комиссии: «Эти люди работали в строгих рамках закона и привыкли осознавать, что любое необъективное заключение может легко перенести их из служебного кресла на тюремные нары, что перед тем, как прокукарекать, нужно крепко подумать (с. 354).

Или вот такие слова судмедэксперта А. М. Дегтярева, также участвовавшего в работе комиссии СП: «Необходимо иметь взвешенный подход к вопросам истории, касающимся жизни и смерти людей, оставивших столь глубокий след в истории России. Всякая вольная переоценка результатов специальных исследований без наличия каких-либо доказательств может нанести вред всему обществу и очернить честное имя людей, волей судьбы вовлеченных в работу по выяснению обстоятельств смерти поэта. А этого не должно быть» (с. 349).

Доказательства, как известно, на дороге не валяются. Их нужно искать, чтобы найти. Но заняться этим было некому. Все специалисты работали безвозмездно, на общественных началах (с. 4), у каждого из них были свои служебные обязанности, своя работа. Энтузиасты, преданные Есенину, желающие найти истину, были в другом лагере, лагере исследователей-дилетантов. У них было много энергии, но мало достоверной информации, простым смертным в то время недоступной.

***

Может быть, самое важное из того, что было сделано комиссией СП, это издание сборника «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии», где впервые были опубликованы факсимиле всех документов следственного дела о смерти поэта, а также его посмертные фотографии, сделанные в 5-м номере гостиницы «Англетер» и в покойницкой Обуховской больницы, где, по словам Лескова «неведомого сословиях всех умирать принимают», и в покойницкую которой попал после смерти его самородок левша.
Туда же в четыре часа дня 28 декабря 1925 года привезли и тело Есенина.

Итак, эксперты комиссии СП признали, что документы следственного дела оформлены в соответствии с нормами УПК 1923 г. Замечательно, но из этого совсем не следует, что никакой фальсификации не было. Ведь в чем эта фальсификация должна была проявиться? В том, что судмедэксперт Гиляревский описал бы в своем акте немного не то, что он увидел. Например, не заметил бы на трупе следов борьбы и обороны. Или увидев две странгуляционные борозды на шее трупа, причем, оставленные разными материалами и идущие в разных направлениях, описал бы одну. Но проверка информации, содержавшейся в Акте Гиляревского, в планы экспертов не входила. Им достаточно было того, что заключение акта соответствует его исследовательской части, которая описывает случай механической асфиксии, а не утопление или отравление, и делает это медицинскими терминами. И все.

А теперь допустим, что в номере гостиницы «Англетер» обнаруживают труп убитого одинокого постояльца (удавление, следы борьбы), но органы дознания решают не портить репутацию гостиницы, где убивают таких постояльцев, а себе не портить праздник, поскольку с 25 по 28 декабря в 1925 году были нерабочие дни, по случаю официально отмечавшегося Рождества по новому стилю, и вместо версии убийства они разрабатывают версию самоубийства. Самый простой случай, разве у нас не практикуется такое до сих пор? И наивно было бы полагать, что при оформлении документов следствия работники органов дознания где-то допустят ошибку, ведь на нары, как говорил товарищ Соловьев из комиссии СП, никому не хочется, а во 2-ом отделении ЛГМ работали далеко не простачки. Тем более, что и риска в этом практически никакого не было. Через день после вскрытия тело Есенина было похоронено на Ваганьковском кладбище, а само дело через положенный срок должно было поступить в архив, а затем через несколько лет подлежало уничтожению.

***

Но случилось непредвиденное. Следственное дело попало в музей Есенина, который был создан вскоре после смерти поэта, и потому сохранилось, а затем оказалось в отделе рукописей ИМЛИ РАН.

Однако уже в наше время нашелся тайный недоброжелатель Есенина, который порвал на мелкие кусочки нижние части самых важный документов этого дела, и комиссии СП пришлось с помощью специалистов восстанавливать тексты, чтобы прочесть их хоть как-то. В связи с этим удивляет тот факт, что восстановление текстов происходило в первой половине 1992 года (с. 67-100), а фотокопии Акта Гиляревского, сильно пострадавшего от рук вандала, рассылались для получения заключения в первой половине 1990 года (с. 18-21).

***

Однако вернемся к материалам дела. Похоже, что во втором отделении ЛГМ существовала привычная для сотрудников простота нравов. Отправляя телефонограмму и материалы дознания судмедэксперту Гиляревскому накануне вскрытия мертвого тела Есенина, на двух (!) листах сопроводительных отношений завстолом дознания Вергей делает надписи, по какой статье будет проходить дело «п. 5 ст. 4 УПК», то есть отказ в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления (с. 391, 395). То, что эти надписи адресовались именно Гиляревскому, т.е. лицу, которому предназначались сопровождаемые документы, а не кому-нибудь еще, на чем упорно настаивали хитроумные эксперты комиссии СП, говорит другой документ, имеющийся в следственном деле. На нем такая же надпись, но с добавлением фразы: «сообщить в Нарсуд для принятия мер к охране имущества» (с. 408). Это препроводительное отношение наследователю Бродскому, получив которое, следователь немедленно дает соответствующие указания, о чем имеется его распоряжение в следственном деле. Это ли не лучшее доказательство неправоты экспертов в этом принципиальном вопросе.

Ясно, что если бы смерть Есенина на самом деле была самоубийством, то направляющие надписи завстолом дознания Вергея судмедэксперту Гиляревскому были бы не нужны, ему все рассказало бы вскрытие. Они нужны в другом случае, в случае убийства, и это не что иное, как давление на судмедэксперта. Что в таком случае делать семидесятилетнему врачу: терять хорошо оплачиваемую работу, положение в обществе и т.д. или все сохранить, пойдя на компромисс и записав в акте вскрытия то, что требует завстолом дознания, все равно человека, чей труп лежит у него на секционном столе, уже не вернуть.

***

Все это могло так, и остаться на уровне предположений, но, к счастью, в архиве Санкт-Петербургского Бюро судмедэкспертизы сохранилась папка протоколов вскрытий судмедэксперта Гиляревского за I полугодие 1926 года. И оказалось, что 7 января 1926 г., через 10 дней после смерти Есенина, Гиляревский делал вскрытие трупа гр. Виттенберга, повесившегося в доме 6 по Демидову пер. Значит, есть возможность сравнить описание вскрытия тела Виттенберга с описанием вскрытия тела Есенина. При сравнении первое, что мы замечаем, это то, что акт, относящийся к Виттенбергу составлен в строгом соответствии с правилами «Руководства для судебных медиков» знаменитого профессора Д. Н. Косоротова, проводившего вскрытия на самых известных судебных процессах конца XIX–начала XX вв., автора учебника по судебной медицине, последнее посмертное издание которого вышло в 1926 году. Это руководство было составлено им еще в конце XIX века, и для Гиляревского оно было привычным образцом в его работе. Мы видим, что акт, относящийся к Виттенбергу, занимает 3,5 страницы рукописного текста, имеет разделы: наружный осмотр (1-14 пункты), внутренний осмотр (15-26 пункта) и «мнение».

Описание странгуляционной борозды, важнейшая часть акта, занимает более чем полстраницы, тогда как в есенинском акте такое описание занимает всего (вы не поверите!) 3 (три) рукописные строчки. Причем отмечается красный цвет борозды на шее Есенина, который как признак прижизненного происхождения борозды очень порадовал экспертов комиссии СП, и что вызывает большое сомнение, поскольку ко времени вскрытия Есенин был мертв уже более суток. А по сведениям учебника по судебной медицине, к концу первых суток красный цвет борозды становится «желтовато-серым, буроватым или даже темно-бурым». У Виттенберга Гиляревский отмечает, что борозда «бледна с буроватою окраскою, в некоторых местах на ощупь пергаментна», то есть, все, как должно быть. В акте, относящемся к Виттенбергу Гиляревский в разделе «Мнение» констатирует «самоубийство через самоповешение», делая ссылку на данные дознания и на отсутствие знаков борьбы на трупе. В есенинском случае Гиляревский в разделе «Заключение» ссылается только на данные вскрытия и причиной смерти считает «асфиксию, произведенную сдавливанием дыхательных путей через повешение». Термины «самоубийство» и «самоповешение» он не разу не употребляет, в то время, как органы дознания используют их до и после вскрытия трупа Есенина. Сам есенинский акт занимает вместе с «заключением» 2,5 страницы, не имеет никаких разделов и пунктов, кроме «заключения».

Каким был экземпляр есенинского акта из архивной папки Гиляревского за второе полугодие 1925 г., неизвестно, поскольку он был изъят из хранения еще до Великой Отечественной войны вместе с актом вскрытия мертвого тела Кирова. И это показательный факт, как и то, что, зная о папке Гиляревского в архиве судмедэкспертизы Ленинграда, комиссия СП не пожелала ею заинтересоваться, хотя одного звонка было бы достаточно, чтобы выслали копию.

***

Надо сказать, что чтение документов следственного дела о смерти Есенина оставляет горькое чувство. Сколько страниц было исписано работниками милиции по поводу какого-нибудь есенинского скандала в кафе с поломанным стулом или разбитой посудой (С. А. Есенин. Материалы к биографии, М., 1992, с. 311-332), сколько опрошено свидетелей. А где свидетели по делу о смерти поэта: соседи по этажу, служащие гостиницы. Даже в качестве понятых выбираются люди со стороны, увидевшие труп Есенина на полу 5-го номера около двух часов дня, о чем имеется запись в дневнике одного из них, литератора П. Н. Медведева.

Материалы дознания, которые 29 декабря 1925г направляются судмедэксперту Гиляревскому с указанием будущего результата — надписью «п. 5 ст. 4 УПК» — записаны на одиннадцати полулистах, т.е. страницах, а все дело, направляемое нарследователю Бродскому для прекращения за отсутствием состава, преступления по ст. 4, п. 5 УПК 1923 г., занимает шестнадцать страниц. Елизавета Устинова, которая, по версии следствия, обнаружила вместе с Вольфом Эрлихом тело Есенина в 5-ом номере гостиницы «Англетер», записывает свои показания на 9 (девяти!) строчках. Акт участкового надзирателя Горбова об обнаружении трупа Есенина написан простым карандашом на одной неполной странице. Так ли оно нормально, это следствие, как утверждают эксперты?

***

Все, как известно, познается в сравнении. И чтобы понять, на каком уровне велось дело о смерти Есенина, можно сравнить его с опубликованным в 2005 году следственным делом о смерти В. В. Маяковского, с количеством, объемом и полнотой его документов, хотя настоящего вскрытия тела Маяковского, кажется, так и не было сделано, да и пистолет к делу приложен не тот, что указан в протоколе.

Само дело без многочисленных прилагаемых к нему агентурно-осведомительных сводок и других материалов занимает 27 листов, а вместе с ними 159 листов. Соответственно, в деле Есенина это 16 и 36 страниц (!). Вот такое нормальное это дело. Протокол осмотра места происшествия в деле Маяковского пишет дежурный народный следователь в присутствии дежурного врача эксперта и нескольких понятых. Труп Маяковского фотографируют. Протокол составляется подробно, по всем правилам; сведения, указанные в нем подтверждаются подписями нарследователя, дежурного врача эксперта, понятых, а также сделанной на месте происшествия фотографией.

А кто или что может подтвердить нам, что труп Есенина действительно висел на трубе центрального отопления под самым потолком гостиничного номера? Неужели в декабре 1925 г. Ленинград вымер: ни врач, ни фотограф не были вызваны в «Англетер» при обнаружении трупа, а прибыли туда гораздо позже.

***

За 20 лет до смерти Есенина 28 марта 1906 г. на даче в Озерках под Петербургом по приговору партийного суда эсеров за связь с царской охранкой был повешен священник Георгий Гапон, который 9 января 1905 г. возглавлял шествие рабочих к Зимнему дворцу. И сегодня любой желающий с помощью интернета может в этом убедиться, поскольку существуют и фотография и рисунок, запечатлевшие Гапона в петле при обнаружении тела. А вот висел ли вертикально труп Есенина — это большой вопрос.

1. Понятые этого не видели, труп к их приходу лежал на полу гостиничного номера.
2. Ни фотографий, ни рисунков Есенина, висящего в петле, не существует.
3. Веревка с узлами, на которой висел Есенин, к делу не приложена, т.е. этого вещественного доказательства там нет.
4. Трупные пятная темно-фиолетового цвета, которые образуются под действием силы гравитации от натеков крови в низлежащих отделах тела, в данном случае в голенях и ступнях ног и в предплечьях и кистях рук вертикально висящего мертвого тела, на посмертных фотографиях Есенина, где можно видеть руки, отсутствуют, ноги на них не видны.
5. Свидетель Назаров, комендант гостиницы «Англетер», в своих показаниях указывает, что труп Есенина висел в переднем правом углу номера, где за письменным столом стояла тумба-полуколонна, что видно на интерьерной фотографии и рисунке В. Сварога, сделанных 28 декабря 1925 г. А свидетель Е. Устинова, вместе с В. Эрлихом обнаружившая тело Есенина в 5-м номере, в своих показаниях пишет, что она увидела тело, только подойдя к дивану и подняв глаза. Диван в номере стоял в переднем левом углу номера, и за ним стояла вторая парная тумба-полуколонна, что хорошо видно на другой интерьерной фотографии, одной из тех, что заказывала С. А. Толстая-Есенина для музея своего мужа. В разговоре с художником П. Мансуровым вечером 28 декабря 1925 г. Е. Устинова также называла угол за диваном, т.е. левый. (Письмо П. Мансурова переводчице О. И. Ресневич-Синьорелли, Париж, 10 августа 1972 года)

Таким образом, нет никакого доказательства того, что труп Есенина висел под самым потолком. Это утверждение абсолютно голословно и фантастично. Почему фантастично, могу объяснить.

***

Дело в том, что когда происходит самоубийство через вертикальное повешение с полным висением тела, то высота подставки при повешении не может быть меньше высоты ног висящего тела от пола. В Акте, составленном на месте происшествия, сказано, что высота ног от пола была около 1,5 м. Высота тумбы-подставки при повешении не была измерена, и потому не указана.

Однако ее нетрудно вычислить по интерьерной фотографии, сделанной 28 декабря 1925 года. Для этого нужно знать высоту письменного стола (он находится в музее Пушкинского Дома и его высота 79 см) и высоту потолка в 5-м номере «Англетера». Несмотря на то, что старое здание гостиницы было разрушено в 1987 году, новое здание имеет фасад, который повторяет старый с точностью до сантиметра. Не составило труда узнать высоту есенинского номера.
Она оказалась равна не 5, не 4 и не 3,5 м, как предполагали эксперты комиссии СП, а всего лишь 3 м 20 см. После небольшого расчета узнаем высоту тумбы-подставки. Она находится в пределах 1 м. Такие тумбы-полуколонны обычно использовались как подставки под канделябры и были парными элементами интерьера. До сих пор они стоят во многих музеях, и высота их обычно находится на уровне высоты дверной ручки. В 5-м номере гостиницы «Англетер» они стояли в правом и левом переднем углу, и на них также стояли канделябры.

Таким образом, мы выяснили, что подставка при повешении под ногами трупа Есенина меньше высоты его ног от пола на полметра. Теперь понятно, почему высота этой подставки не заинтересовала ни участкового надзирателя в 1925 году, ни экспертов комиссии СП. Ключевой момент расследования — соотношение этих двух высот — говорит не в пользу версии о самоубийстве

***

Поскольку в следственном деле о смерти Есенина не было ни одной фотографии, то и сравнивать описанное в актах было не с чем. Однако посмертные фотографии Есенина, сделанные в морге, все-таки существуют. Откуда они взялись, мы знаем из воспоминаний Анны Абрамовны Берзинь. «Мне из Ленинграда привезли фотографии, на которых Сергей был снят на секционном столе до вскрытия и после вскрытия. Потом его белую расческу, цветы и прядь волос с запекшейся кровью.
У меня хранились его две рукописи: «Песнь о великом походе» и «Двадцать шесть». Я сдала их Софье Андреевне Толстой в музей, боясь потерять то, что принадлежало ему, Сергею. Туда же я отдала и фотографии, на которые я не могла смотреть…» Сейчас они находятся в Государственном Литературном музее.

Очень долго не могли смотреть на эти фотографии и эксперты комиссии СП. Просто отказывались под тем предлогом, что сделаны они не по существующим сейчас правилам (с. 45). Наконец, 19 февраля 1993 года (следует запомнить эту поворотную в деле Есенина дату) комиссия СП получила ответ из Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы МЗ РФ по поводу изучения двух посмертных фотографий Есенина на секционном столе (с. 138, п. в), (с. 140, п. а), (с. 146-147).

Впервые экспертами было заявлено, что на шее Есенина имеются следы двух материалов: витой веревки и ремня или тесьмы. Притом, что в Акте участкового надзирателя Горбова записано, что труп висел на веревке под самым потолком, значит, длинной веревки не требовалось.

27 мая 1993 года состоялось последнее расширенное заседание комиссии СП, и вот что на нем сказал эксперт С. А. Никитин: «При исследовании фотографии Есенина на секционном столе очень хорошо видна странгуляционная борозда. Причем при исследовании этой борозды мы отметили, что описание ее локализации, направление точно соответствует описанию Гиляревского в акте. Кроме того, на фотографии хорошо видно то, что не отметил Гиляревский; в бороздке четко отпечатался рельеф петли. Видно, что это — витая веревка, причем достаточно широкая, где-то около 0,8 см. Эта бороздка имеет комбинированный характер, и ее передние две трети представляют отпечаток веревки, а задняя треть — это полоса, достаточно широкая, с четкими контурами… Не исключена возможность, что петля была изготовлена из двух предметов: из веревки, к которой была привязана какая-то тесьма или ремень, достаточно широкий» (с. 186).

Мало того, что это предположение не соответствует ни описанию Гиляревского, ни данным милицейского акта, поражает абсурдность самой идеи. Получается, что перед своим самоубийством Есенин отпускает В. Эрлиха с доверенностью на получение следующим утром на почте крупной суммы денег, предназначенных для покупки или съема квартиры для Есенина в Ленинграде. Эта доверенность, подписанная поэтом 27 декабря 1925 года, и есть последняя, абсолютно жизнеутверждающая запись, сделанная рукой Есенина, находится она в материалах дела (с. 375), но на ее смысл не обратили внимания ни в 1925 году, ни в 90-е годы. Видимо, потому, что ее существование противоречило официальной версии о самоубийстве Есенина. Итак, получается, что, отпустив Эрлиха часов в 8-9 вечера 27 декабря 1925 года, Есенин сидит и делает себе петлю в виде ошейника, аккуратно связывая или даже сшивая кусок ремня длинной 14-15 см с кусками витой веревки, присоединяя их к концам ремня.

Эта идея с комбинированной петлей равноценна только фокусу (иначе не назовешь) с пластилиновой маской тех же экспертов (с. 139), где демонстрировалось полное забвение законов физики, а также совету судмедэксперта А. В. Маслова, как измерить высоту человека с поднятой рукой. Эксперт рекомендовал сложить величину роста человека с полной длинной его руки (с. 236, 237). Причем этот совет продолжает до сих пор кочевать из одной его книги в другую. По иронии судьбы, люди с такими странными представлениями и идеями решали: оставаться Есенину самоубийцей или нет.

***

Возвращаясь к есенинскому делу, подчеркнем самое главное и важное. В акте судмедэксперта Гиляревского описана одна странгуляционная борозда, идущая под подбородком и перед левым ухом. А на посмертных фотографиях Есенина, сделанных в морге, хорошо видна еще одна борозда, оставленная петлей из другого материала — витой веревки, идущая гораздо ниже по середине шеи, Гиляревским вообще не описанная.

Можно сравнить, как выглядит шея единожды повешенного священника Гапона на фотографии в интернете с тем, как выглядит шея Есенина на посмертных фотографиях (с. 146, 147). Тут слова не нужны.

***

Используя посмертные фотографии и рисунки В. Сварога, проведем анализ Акта, составленного на месте происшествия, то есть сделаем то, что не сделала комиссия СП. Мы видим, что в нем не фиксируется все то, что не вписывается в версию о самоубийстве Есенина:
— травма головы;
— рваные раны на предплечьях рук;
— неестественная для повешения поза трупа со скрещенными ногам и поднятой согнутой правой рукой;
— растерзанное состоянии одежды;
— высота подставки при повешении, которая на 0,5 м меньше высоты ног трупа от пола.

Если бы участковый надзиратель Горбов и судмедэксперт Гиляревский были уверены в самоубийстве Есенина, они бы не просеивали факты, а описывали все, что видели, как полагалось по закону, и чего мы на деле не наблюдаем. Записывается лишь выборочная информация, и на ее основе делаются выводы о самоубийстве.

***

У экспертов комиссии СП не хватило мужества признать очевидное — убийство Есенина неизвестными лицами с последующей имитацией самоубийства. Личные и корпоративные интересы экспертов, о которых шла речь в начале этой статьи, оказались для них дороже истины.

Обстоятельства, связанные с работой комиссии СП в 1989-1993 гг. очень напоминают ситуацию из рассказа М. Зощенко «Кошка и люди» 1928 года, где к рассказчику в дом приходит комиссия из ЖАКТа проверить, дымит ли у него печка. И буквально костьми ложиться, угорает, но не соглашается с тем, что печка действительно дымит и требует ремонта.

Имитация самоубийства Есенина была выгодна, кроме неизвестных убийц, руководству гостиницы «Англетер» и органам дознания. Скорее всего, она и была делом их рук, тем более, что труп подвешивать не было необходимости, показывать его все равно никому не собирались, а свидетелям все объяснили устно. Недаром Эрлих в своих мемуарах вообще не касается событий 28 декабря, а Ел. Устинова в своих воспоминаниях ни на шаг не идет дальше пересказа своих коротких свидетельских показаний. Свидетель Г. Устинов в статье «Сергей Есенин и его смерть» от 29 декабря 1925 г. пишет, что Есенин умер вечером 27 декабря, а затем в «Моих воспоминаниях об Есенине» вышедших в 1926 году, он пишет уже другое: «Умер он в 5 часов утра!» Интересна еще одна фраза из этих же его воспоминаний: «Говорят, что вскрытием установлена его мгновенная смерть от разрыва позвонка». А вот для сравнения цитата из учебника по судебной медицине: «Что касается наступления смерти при повешении от повреждения шейного отдела позвоночника и травмы спинного мозга, то в настоящее время этот механизм смерти отвергается». Если и был разрыв шейных позвонков, то от других причин.

***

По поводу того, что мы видим на посмертной маске и посмертных фотографиях, изображающих поврежденное лицо Есенина, хотелось бы привести рекомендации начальника научного отдела ленинградского Угрозыска А. А. Салькова, как готовить труп к фотографированию, опубликованные в журнале «На посту», 1925, № 2 «Имеющиеся на лице большие и глубокие раны тампонируются гигроскопической ватой и засыпаются или замазываются подкрашенным тальком… Если имеются на лице кровоподтеки с припухлостью, то их надо устранить или путем проколов и выдавливания крови, или же высасывания крови шприцем… Далее все лицо припудривается тальком и открываются глаза путем поднятия верхних век… Я укрепляю поднятые веки глаз при помощи введения под веки в толщу белковой оболочки глазного яблока стальных английских булавок с волокнами ваты… Открытые таким образом глаза надо смазать глицерином или каким-либо растительным маслом для придания им естественного блеска».

Это к тому, что в действительности могло быть гораздо хуже того, что мы видим на гипсовой маске или посмертной фотографии лица Есенина, но мы этого уже никогда не узнаем.

***

Что касается версий убийства, то разрабатывать только одну — политическое убийство — значит повторять ошибки следствия. В гостинице с одиноким человеком могло случиться что угодно. Персонал к тому времени был уже не тот, что до революции. Сохранилась докладная записка дежурного коменданта В. М. Назарова, того самого, с жалобой на дворника Козловского и коридорного Байкова. Во время ленинградского наводнения 23 ноября 1924 года они ходили по коридорам гостиницы «Англетер» с горящей бумагой вместо свечей. За то, что Назаров погасил горящую бумагу, они стали наступать на него с оскорблениями и «с угрозой набить морду». Уж не тот ли это дворник, который, по воспоминаниям В. Эрлиха и Е. Устиновой, приносил пиво в есенинский номер и растапливал пустую колонку.

А вот возражение на версию В. Кузнецова о том, что Есенин вообще не жил в гостинице «Англетер», поскольку никаких записей о нем нет. В отчете одной из комиссий, осматривавшей ленинградские гостиницы в 1926 году записано: «Книги прибывающих и убывающих посетителей ведутся небрежно и простым карандашом во всех гостиницах» (ЦГА ф. 399, оп. 13.0529, л. 20). В книге самого В. Кузнецова «Сергей Есенин. Казнь после убийства», (СПб., 2005 г., с. 23) приводится рапорт коменданта В. Назарова от 19 окт. 1925 г. заведующему управлением коммунальными домами, где содержится просьба увеличить штат гостиницы на одного паспортиста, так как с превращением общежития «Интернационал» в гостиницу «Англетер» возникли трудности при прописке, отметке прибывающих и убывающих, а также при подаче других сведений, что грозит неприятностями с губ. милицией и другими органами. Но этот рапорт Кузнецов приводит как образец безграмотности коменданта Назарова, не обращая внимания на то, о чем идет речь. Кроме того, по словам С. П. Есениной, племянницы поэта, Василий Наседкин, женатый на сестре Есенина Екатерине, привез из Ленинграда 30 декабря 1925 г. счет за номер из гостиницы «Англетер», который долго хранился в их семье, но потом затерялся.

Обратная историческая перспектива очень обманчивая вещь. Как и в наше время, в 1925 году человека могли убить из корысти, из мести, из зависти, из ревности, из личной неприязни и т.д. Вокруг гостиницы всегда есть криминальные элементы, и приезд Есенина с большими заграничными чемоданами, наверняка, не остался незамеченным. К тому же, у него был разговор с приятелями в номере «Англетера» о том, что он продал Госиздату собрание своих сочинений за 10 тыс. рублей (по тем временам очень большие деньги, средняя зарплата по Ленинграду была 35 руб.). Этот разговор могла слышать прислуга и пересказать его где-нибудь. Вот и мотив жестокого убийства. Искали несуществующие деньги. Ведь в показаниях Эрлиха так и осталась нерасшифрованной та их порванная часть, где написано с кем приехал на почту за деньгами Есенин 27 декабря 1925 г., но почему-то документов у него с собой не оказалось, и перевод получить не удалось.

А вот еще сюжет. Г. Устинов в своих мемуарах вспоминал, как громко читал свои стихи Есенин у него в номере московской гостиницы «Люкс» в 1919 г. Это раздражало коменданта гостиницы, и он запретил пускать туда Есенина. То же самое могло произойти и в «Англетере». Праздничные дни, отмечают Рождество, шум в есенинском номере раздражает соседей, вмешивается комендант Назаров, вызывают милицию, конфликт с милицией и т.д. Не зря все вспоминают, что Есенин больше всего боялся милиции. И если бы в 1925 году с ним случилось нечто подобное известному «убийству на Ждановский», что мы все об этом узнали бы?

Кроме того, в 1924 году в Ленинграде в Свободном театре на выступлении Рины Зеленой был громкий скандал, на который спровоцировала Есенина, по словам актрисы, нэпмановская молодежь (Рина Зеленая. Разрозненные страницы, М., 2001, с. 66-77).

Был также неприятный эпизод в квартире известного артиста Н. Н. Ходотова, с которым Есенин был знаком еще со времени их совместных выступлений на концертах в 1917 г. Вот что пишет сам Н. Н. Ходотов в своих мемуарах («Близкое-далекое» М.-Л., 1932, с. 413-414).

«Не могу умолчать в своих воспоминаниях о ложе «Вольных каменщиков», собиравшихся не так еще давно в моей квартире.
Магистром ложи был я. «Ночные бдения» вольных строителей начинались обычно после спектаклей и кончались ранним утром… внепрограммными выступлениями артистов, писателей и вообще лицам из публики и хоровым пением под гитару, запевалами которого были кроме меня и Утесова сам В. Н. Давыдов. Весь литературный и артистический мир побывал тогда в моей квартире, куда строгий контроль не пропускал ни одного не из «посвященных», что, однако не спасло ее от закрытия. Одним из последних поводов к нему был скандальный инцидент с покойным Есениным».

Как видим, недоброжелатели у Есенина в Ленинграде вполне могли быть, и, возможно, их совсем не обрадовала новость, что он переезжает в Ленинград окончательно. Из его биографии нам известно только то, что было кем-то записано. Естественно, о многом мы ничего не знаем. Например, у Эрлиха в мемуарах упомянуто, что в 1924 году Есенин сказал ему, что кто-то грозил ему убийством. Кто и почему осталось неизвестным.

***

Детальное воссоздание обстоятельств гибели Есенина в настоящее время — дело безнадежное, слишком мало достоверной информации. У нас с убийствами современников разобраться не могут, что уж говорить о деле почти столетней давности. Но для того, чтобы признать факт убийства Есенина неизвестными лицами с последующей инсценировкой самоубийства, информации вполне достаточно. И если бы хитроумные эксперты открыли на нее свои широко закрытые глаза, то это можно было сделать еще во времена работы комиссии СП. Чтобы понять, что стремление было к противоположным результатам, достаточно взглянуть, каким мелким шрифтом с высотой буквы в 1 мм, напечатаны итоги изучения посмертных фотографий Есенина в сборнике «Смерть Сергей Есенина. Документы. Факты. Версии». Мне ни разу не встретился человек, который прочитал бы этот микроскопический текст (с. 134-141). Освободить от клеветы имя Есенина можно, и нужно это сделать. Тем более, что в мировой практике такой случай уже был.

***

Речь пойдет об Антонио Сальери. Когда Пушкин в 1830 году написал свою маленькую трагедию «Моцарт и Сальери», где представил Сальери, знаменитого композитора, учителя Бетховена и Шуберта, убийцей Моцарта, это была совсем свежая история: Сальери умер всего лишь пять лет назад, а со времени смерти Моцарта не прошло и сорока лет. Человек так устроен, что охотнее верит плохому, чем хорошему, и это дает простор всяким клеветникам и сплетникам. Сначала пустили слух, что Сальери освистал «Дон Жуана» на первом представлении: кто-то заметил, что он выходил из зала сразу после того, как раздался свист. Через четыре года заболевший Моцарт стал говорить, что его кто-то отравил, с тем он и умер. А через тридцать с лишним лет, за два года до смерти у Сальери началось психическое заболевание, и однажды в бреду, он упомянул, что это он виновен в смерти Моцарта. Затем в минуты просветления он говорил: «Все, что хотите, признаю, но Моцарта я не убивал». Однако слух уже был пущен. И несмотря на то, что Сальери был знаменитым, успешным композитором и педагогом, добрым, веселым и независтливым человеком, помогавшим всем, кому мог помочь, слух об отравлении Моцарта Сальери пополз по Европе и добрался до России, где Пушкин решил, что человек, освиставший «Дон Жуана», мог отравить и его гениального создателя, есть такая запись в его бумагах, и написал своего «Моцарта и Сальери» на этот сюжет.

Но более чем через сто семьдесят лет клевета однажды все-таки кончилась. В 1997 году соотечественники Сальери провели в Милане во Дворце Юстиции настоящее судебное слушание по делу о смерти Моцарта, в результате которого Сальери был признан не виновным в его смерти.

Но Россия — не Италия, у нас все по-другому. Убил человек себя, или убили его, многим нашим соотечественникам все равно, а некоторым даже приятно думать, что убил себя сам. Речь опять о Есенине. Наша доверчивость, в особенности, к печатному слову, привела к тому, что кучка авгуров советского периода четыре года под видом расследования обстоятельств гибели Есенина морочила голову остальной публике, выпуская пар общественных страстей, чтобы все, в конце концов, оставить по-прежнему, то есть, оставить Сергея Есенина самоубийцей.

***

Хочу привести еще один, мало кому известный, факт. В 1965 году в ленинградском Пушкинском Доме состоялась Есенинская конференция, посвященная семидесятилетию со дня рождения С. А. Есенина. Привожу далее часть письма библиофила А. П. Ломана к известному литературоведу и критику К. Л. Зелинскому от 27 июля 1965 г. «Ожидается на закрытом заседании, только для исследователей творчества Есенина, выступление следователя Бродского Давида Ильича, того, что вел расследование по самоубийству».

Но закрытое заседание не состоялось, так как Бродский не явился. Думаю, что герою криминальных газетных новостей 20-х годов было, в лучшем случае, просто стыдно за то, что все его расследование по делу о смерти Есенина свелось только к прекращению его за отсутствием состава преступления да к принятию мер по охране имущества (с. 403, 404, 406). Казалось бы, если есенинское дело чистое, почему бы не рассказать о нем в деталях и подробностях. Человек он был еще не старый, ровесник Есенина, но вот не пришел ни в этом, ни в какой другой раз.

***

А теперь небольшая перекличка цитат из сборника «Смерть Сергей Есенина. Документы. Факты. Версии».

Дедов Н. Н., старший прокурор управления по надзору за следствием и дознанием Генеральной прокуратуры РФ, старший советник юстиции:
«Материалы, с которыми я работал, полностью сохранились в ИМЛИ. Соответствуют описи. (с. 182), 13 мая 1993 г.

Майлис Н. П., ученый секретарь ВНИИСЭ, д.ю.н.: «Нами было проведено 6 экспертиз по восстановлению утраченного текста, в различных документах, связанных со смертью Есенина <…> у всех документов нижняя часть была вырвана и разорвана на мелкие кусочки <…>. Нужно было восстановить фрагменты текста по сохранившимся кусочкам (с. 188)», 27 мая 1993 г.

Что же тогда изучал Дедов Н. Н.? Идем дальше.

Никитин С. А., судмедэксперт медико-криминалистического отдела Бюро Главной судмедэкспертизы МЗ РФ:
«Странгуляционная борозда. На одной из фотографий видно, что это была веревка, вероятно, связанная с ремнем (с. 181)», 13 мая 1993 г.
Небольшой комментарий: Хотелось бы посмотреть, как судмедэксперт будет связывать веревку толщиной 0,8-1 см (с. 138 п. в) с ремнем на практике, а потом объяснять: зачем. Если в материалах дела написано, что была веревка, на которой труп висел под самым потолком, то есть длинная веревка была не нужна, то, о каком ремне идет речь?

А дело в том, что борозда, описанная Гиляревским, на посмертной фотографии имеет четкие ровные вдавленные края, что характерно для следов от петли, сделанный из ремня. А след от веревочной петли виден «на границе верхней и средней трети шеи» (с. 138 п. в), но эта борозда Гиляревским вообще никак не описана. Вот и пришлось уважаемому эксперту выводить среднеарифметическое нечто, т.е. элементарно выкручиваться.

***

Все материалы сборника можно условно разделить на две части. Первая — это «дымовая завеса» — отвлекающая часть, куда входит: обсуждение версий убийства Есенина, изучение многочисленных копий (!) посмертных гипсовых масок, вычисление по фотографии советских времен высоты номера в «Англетере», выяснение принадлежности Есенину стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья», не обнаруженного рядом с трупом (см. об этом статью «Текст как свидетель» в № 40 «Литературной России»). Кстати, когда проводилось такое же исследование предсмертного письма Маяковского, то при количественном критерии, достаточном для индивидуализации исполнителя, равном 10, у Маяковского этот критерий оказался равен 15, а у Есенина 10,55. То есть, всего 0,56 отделяло есенинское стихотворение от не есенинского. Но тут дело субъективное, и человек не машина.

И вторая часть — самая главная, самая ценная, ее одной хватило бы, чтобы Есенина перестали называть самоубийцей, это признание экспертами того, что на шее Есенина имеются следы ремня и следы витой веревки. Этот момент, независимо от того, как это было подано двадцать лет назад, является точкой невозврата в деле о смерти Есенина. И чем больше людей узнают об этом, тем лучше. Надеяться на то, что у нас ради Есенина устроят нечто подобное Миланскому слушанию, устроенному в Италии ради Сальери, не приходится.

Все та же она «Рас…сея. Азиатская сторона!»

• < Назад
• Вперёд >