ФИЛАТОВ Александр

08.12.2013 09:21  |   | 

Рейтинг:   / 5

Александр ФИЛАТОВ

НА РОДИНЕ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

                Старшей сестре поэта
                Екатерине Александровне

Посланцы Грузии,
Давно мы ждали вас,
Давно в края рязанские просили…
Мы приглашали с вами Весь Кавказ
В объятья обитателей России.

Спасибо вам,
Что на простор земли,
Где по багрянцу стелется прохлада.
Вы, дорогие гости, принесли
Дыханье гор и запах винограда.

А разве окский берег не красив?
Недаром от волненья вы запели,
Есенинские долы огласив
Бессмертной песней
Шота Руставели.

Нас, россиян,
С певцами гордых скал
Роднили не пиры и не пирушки —
Нас Лермонтов
Навеки побратал,
Нам завещал
Жить в доброй дружбе
Пушкин!

А сколько этой дружбе посвятил
Стихов и тостов
Наш Сергей Есенин!
Он, говорят,
Платан порой весенней
И белую березку поженил…

Г рузинам.
Кто радушием богат,
Так написал
Певец советской нови:
«Я — северный ваш друг
И брат!
Поэты все единой крови!»

Сергей
Велел вас с честью принимать.
Друзья, гостите!
Просим сделать милость!..
Жила б сейчас
Его старушка-мать.
Она бы
возле печки суетилась.

Приезд ваш для России —
Торжество,
Оно шумит по рощам и дубравам.
Пришла сегодня Катя на него,
Чтобы сказать вам, гости,
С полным правом:

— Посланцы Грузии,
Давно мы ждали вас,
Давно в края рязанские просили…
Мы приглашали с вами
Весь Кавказ
В объятья обитателей России.

МАТЬ ЕСЕНИНА

                Татьяне Федоровне Есениной

1

В приокском селе под Рязанью
Жила эта русская мать.
Она за шитьем и вязаньем
Привыкла сынка поджидать.

Бушует метель по обрывам,
И даль над рекою темна,
Она ж за шитьем кропотливым
Сидит и сидит у окна.

Окликнет ли ночью возница
На снежной дороге коней,
К соседям в окно постучится,
А сердцу послышится: к ней!..

Но щелкнет вожжа незнакомо,
Вздыхает старушка: — Не он!..
Хрустит на полатях солома,
И сон уже больше не в сон.

Припомнится ей, как бывало:
Стройна и лицом хороша,
В просторном ушате купала
У русской печи кудряша.

Как громко трещала лучина,
Как вешней капелью не раз
Сергуньке головку мочила,
Чтоб гребень в кудряшках не вяз.

В избушке своей тесноватой,
Где пахло парным молоком,
Она любовалась когда-то
Живым озорным ползунком.

Отец его брал на закорки:
— Держись-ка покрепче, малыш!.. —
И вот он в каком-то Нью-Йорке,
А после — Берлин и Париж…

И мать от березки опавшей
Спешит в опечаленный сад,
Маня подгоревшею кашей
Взъерошенных ветром цыплят.

Ее под гармошку и песни
С крыльца окликает сосед:
Куда ж закатился мой крестник?
Семь месяцев весточки нет!

Задумалась… Вместо ответа
Решила лампадку зажечь.
И сын ее смотрит с портрета,
Раскинувши кудри до плеч.

В крестьянской рубашке расшитой,
Юнец без особых примет.
А нынче, поди ж, знаменитый,
Прославленный русский поэт!

С причудливой тросточкой снится,
Журналы столичные шлет,
Заметно успел измениться:
В манишке и облик не тот!

Задумчивей стал и угрюмей.
Глядишь, обретет полноту.
А снят-то: в английском костюме,
С заморскою трубкой во рту…

Такой он в избушке некстати.
Такой он не по сердцу ей.
Чтоб снимков не видеть с полатей.
Нашла уголок потемней.

Старушку сомненье тревожит:
«Нет-нет, размещу их рядком.
Пусть в шляпе, пусть с тростью,
А все же
Он видится мне ползунком.

Душой материнскою знаю,
Что, как бы он ни был далек,
Старушке и нашему краю
Вовек не изменит сынок.

В каких бы он ни был столицах,
А в край свой заглянет опять:
Крестьянской избе поклониться,
Рязанскую вишню обнять».

…Бывало, о жизни расспросит —
И сразу в заречье скорей:
Все дни пропадал на покосе,
У дымных костров косарей.

Любовно подтрунивал крестный:
— Наверно, про косу забыл?
А ну-ка на травушке росной,
Поэт, покажи нам свой пыл.

И, сбросив пиджак свой английский,
Перчатки швырнув на межу:
— Да я ль, — говорит, —
Вам не близкий?
Давайте. Готов. Покажу!

Девчата присели на копнах,
В глазах удивленье у всех.
А вслед мужики:
— Расторопный!..
— Найдите хоть малый огрех!..

Устал. Примостился у кочки.
Глаза опустил от похвал.
— Спасибо. Хорошие строчки
Ты нынче косой написал.

Размах твой и ровен и точен.
Ты свойский, мужицкий, наш.
Бахвалишься славой не очень
И сердце свое не продашь.

А мать в этот памятный вечер
Тиха и спокойна была.
Когда он вернулся с заречья
С друзьями родного села.

И, видно, развеяв кручину,
В избе до рассвета писал.
А утречком с шубой овчинной
Поднялся на свой сеновал.

…Тут как-то приехал на святки,
Затеял под окнами бал:
Девчатам на тульской двухрядке
Рязанские песни играл.

Чуть смолкли мотивы кадрили,
В заснеженной дымке берез
Поэта кольцом обступили:
— А новые песни привез?..

Давно тебя ждали на отдых,
Учили стихи наизусть.
Мы часто поем в хороводах
Про нашу Советскую Русь.

Прославил ты наше раздолье.
Старинный и песенный край.
Давай-ка о матери, что ли,
О саде весеннем сыграй!

Присел на крылечко веселый.
Проворно провел по басам.
И только про вешние долы
Запел под гармонику сам,

Сергею из дальнего края,
Покрытого снегом села,
Нежданно гармошка другая
Свой голос в ответ подала.

Есенин привстал в полукруге.
Девчата — ладони к бровям:
— Да это же наши подруги,
Сережа, наверное, к нам!..

— Смотри-ка. на стайки разбились!
— Подруги, видать, не одни…
— Собаки-то как всполошились!..
— А ряженых сколько, взгляни!..

— Кто ж вывернул так полушубки?..
— Ребята, как черти, в шерсти.
— А Колька-то — козочка в юбке —
Умеет бородкой трясти!..

— Полкан-то и тот перепуган…
— Упрятался, бросило в дрожь. —
«Медведь» ковыляет из круга:
— Сережа, ну как, узнаешь?..

Есенин попятился даже:
— О юность! О край мой родной! —
Давно ли стучала о баржи
Река перекатной волной?

Давно ли зеленою тиной
Покрылась озерная гладь,
Где часто за стайкой утиной
Учил его дядя нырять?

Все вспомнил:
И зимы, и весны,
Цветы, и сугробы равнин.
—  Да как же,
У нас даже крестный
С тобою, дружище, один.

— А знаешь?..
— А помнишь?!.
— Давно ли!..
— Конечно, Игнат, узнаю,
Как песню, святую до боли,
Как давнюю юность свою.

Взъерошил вихор у Игната,
В горячих объятьях затряс…
Но вот расступились девчата,
И новый «герой» напоказ.

Пушистым снежком убеленный,
Мелькнул за стволами берез.
Какой-то колпак из картона
На бровь рыжеватую сполз…

Перчатки из пестрого ситца
На пальцах узки и смешны.
Идет, на Сергея косится
Под звуки гитарной струны.

— Нашел, — говорит, — на покосе,
Вон там, на заречном лугу.
Хранил их и лето и осень,
А чьи, разгадать не могу.

Висели давно у колодца.
Посмотрят: не лезут иль жмут.
Быть может, хозяин найдется
Сегодня на празднике тут?..

Из круга:
— Да что вы, подружки,
Таких у нас, кажется, нет! —
…А мать за стеною, в избушке.
Глядит на Сережин портрет:

— С твоими, Сереженька, схожи,
Смотри, как поддели, сынок. —
И снова сомненья тревожат:
— Найду потемней уголок.

Вздохнула, присев у кровати:
— Здоровьишком стала плоха…
Намек-то, Сереженька, кстати —
Подальше, сынок, от греха.

Привстала, о гвоздь укололась.
И только б зажечь огонек —
За окнами крестного голос:
— Кому не понятен намек?

Мать ищет вязальные спицы,
А голос опять у окна:
— Он правды у нас не боится,
Душа его правде верна.

Сергей наш полсвета объехал,
В каких бы краях ни бывал,
Нигде не оставил огреха
И песни своей не прервал.

А шляпа?! Подумаешь, диво!
Еще для такой головы!
Уж если сказать справедливо,
Оденете скоро и вы.

Взял в руки гармонику крестный
И топнул о землю ногой.
А крестник в дыму папиросном —
Курил-то одну за другой.

Снежинки в открытые сени
Летят мотыльками на свет.
Снимает вдруг шляпу Есенин
И громко смеется в ответ.

— Я в ней, — говорит, — из столицы
Приехал к друзьям и родным,
Чтоб нашим полям поклониться
И сверстникам близким моим.

Обряды российские знаю,
О них и в стихах поминал…—
А сам устремился к сараю,
Отцовский тулуп отыскал.

На беличью шапку в чулане
Пристроил коровьи рога.
— Ребята, выкатывай сани,
Махнем-ка по кручам в луга!

Там громче поется гармоням,
Садись на ковер-самолет.
Чертей по оврагам разгоним,
Пусть знают, как юность поет!..

А мать от окна не отходит.
В избе и не пахнет зимой:
Уж в пору в таком хороводе
Пройтись под гармошку самой.

Сергей-то не в омуте где-то,
А с нею, в семействе своем.
Вот так бы и ждать до рассвета,
От радости плача тайком.

2

С долин долгожданной порою
Теплынью согнало снега.
И только река под горою
Еще не вошла в берега.

Над синею гладью разлива
Грачиные тучи кружат,
Качаются вербы игриво,
Пушатся, как стайки утят.

Вскипает, вздувается пена
В густом молодом ивняке.
И тополь в воде по колено,
И лес утонул вдалеке…

Не схлынули полые воды
От низких плетней и оград.
А время водить хороводы…
Девчата, девчата грустят.

Поют ли под звон колокольни,
Кружатся ль у белых берез —
А все же в заречье раздольней,
Нет-нет, да и глянут на плес.

На берег взойдут хороводом,
Поют на обрыве крутом,
А после гурьбой мимоходом
Заглянут в есенинский дом.

Расспросами души тревожат,
В избе на портреты глядят:
— Когда же приедет Сережа?..
— Опять укатил в Петроград!..

И вновь донимают девчата:
— Что пишет в последнем письме?
— Мы помним, он с нами когда-то
Любил погулять по весне.

Вздохнет хлопотливая:
— Знаю!.. —
Присядет, тиха и кротка.
И снова тревогу скрывает
Под сумрачной тенью платка.

Девчат до крылечка проводит,
И снова в избушке одна.
На мутную ширь половодья
Глядит и глядит из окна.

Уж больно назойливы слухи:
Сергей тяжело занемог,
Частенько бывает не в духе,
В пивных пропадает сынок.

Молва расползлась по округе
И даже дошла до сельчан:
Запутали парня пьянчуги,
Гуляет, не спит по ночам.

«В году не приехал ни разу.
Знать, к дому пути далеки…
Хлюсты затуманили разум,
Летят, как на свет мотыльки.

Далась ему слава на горе.
Мне просто сынка не понять…»
Вздыхала, молилась,
А вскоре
Увидела многое мать.

…По тряской и пыльной дороге,
Взбегая со склона на склон.
Гремели крестьянские дроги,
Минуя последний прогон.

Уже показались колодцы,
Уже замелькали плетни,
Но что-то душе не поется,
Как пелось в далекие дни.

В разлуке все сердце изныло.
Устал. Не поднять головы.
А тут еще надо же было —
Дружка прихватил из Москвы.

Лежит на повозке, икая.
А сколько прибавил хлопот!
И сила уже никакая —
Буди не буди! — не берет.

Земляк — молчаливый возница —
Промолвил, въезжая в село:
— Пускай он немножко проспится,
Смотри, как его растрясло.

— А я ведь за друга в ответе,
Хотя канители не рад.
— Такому бы ездить в карете,
Уж больно дружок жидковат.

— Просился: «Сережа, Сережа,
Поедем в деревню вдвоем».
Упрашивал долго
И все же
Сумел настоять на своем.

— Он значится тоже… в поэтах?
— Поэт, Пересветов Вадим.
— Как, как говоришь?
— Пересветов,
Такой у него псевдоним.

— Я что-то такого не знаю,
Не слышный он в нашем краю.
Тебя вот, Сережа, читаю
И даже частенько пою.

Сергей улыбнулся смущенно,
А думы уже о другом:
«Поклон тебе, край мой зеленый,
Мой милый родительский дом!..»

Задумался, шляпу снимая,
Идет, распахнув макинтош:
Ну как ты, моя дорогая,
Любимая мама, живешь?..

Знакомься, встречай…
Из столицы
Товарища в гости привез. —
И мать у стола суетится,
В глазах зарябило от слез.

Платок в сундуке отыскала
С пушистою светлой каймой.
Припала к плечу, обнимала:
Приехал!.. Хороший ты мой!..

Кошелку внесла из чулана,
Накинула скатерть на стол:
И гостя приветим желанно.
Ведь ты же в меня хлебосол.

Хватилась:
— Что ж гость-то не входит? —
И тут же растапливать печь.
— Устал. Растрясло на подводе,
Ему б не мешало прилечь…

Зовут его, мама, Вадимом.
Наш край захотел повидать…
— Устал с непривычки, родимый
Сейчас приготовлю кровать.

Пыталась раздеть — не выходит,
Застежки, расстежки подряд…
— Уж больно одет-то по моде.
Для нашей избы франтоват!..

В селе ведь, сынок, не хоромы.
Не знаем фасонов и мод…
Мягка ль ему будет солома,
Пожалуй, еще не уснет?

Сомненья, сынок, беспокоят:
Вдруг скудным покажется стол? —
Есенин, смутясь, на другое
Тотчас разговор перевел:

— Где ж крестный?
Зови его к чаю! —
А мать удрученно в ответ:
— Сама о нем, милый скучаю.
Теперь он уже не сосед.

Другие теперь в его доме,
За зиму привыкли едва…
А крестный давно в исполкоме.
Уезду всему голова.

Как только на сходке застрянет —
Моей предпочтенье избе!
Присядет, расспрашивать станет,
И все о тебе, о тебе.

А как говорит-то влюбленно:
«Мой крестник, кому он не мил!»
Не знает!..
А то б из района
Сейчас же верхом прикатил.

…Чуть вспыхнул рассвет над поляной,
Старушка светильник зажгла.
В избе аромат конопляный —
Дыханье живого тепла.

Приехал сынок из столицы —
В полях и на сердце весна.
А в радостях, как говорится,
Изба пирогами красна.

Весь край, озаренный рассветом,
Для сына желанный приют.
И яблони шепчут об этом,
И птицы об этом поют.

Как будто бы синие дали,
И лес, и сады, и река
В весеннем дыханье узнали
Шаги своего земляка.

Да как же ей радостным часом
Сегодня до солнца не встать?!
В хозяйстве нашлись и припасы,
Что свято не трогала мать.

Хранила настойку на случай,
Грибы, огурцы сберегла,
А к чаю румяный, пахучий,
Как в праздник, пирог испекла.

В избе аромат благовонный
Плескался, как отсвет зари.
А дым застилает иконы. Сережа:
— Вадим, не кури!..

А тот по-осеннему мрачен,
Костюм прихотливый помят.
В стакане недопитом прячет
Неловкий, скучающий взгляд.

Старушка:
— Сереженька, потчуй
Грибами, гусем, пирогом.—
А гость еще долгою ночью
Заметил: уныло кругом.

За окнами звонкие птицы,
В росинках разбуженный сад.
Сергею уже не сидится,
Глаза синевою горят.

Зовут соловьиные ночи.
Манит неоглядный разлив.
В избушке Сергей разговорчив,
Приезжий Вадим молчалив.

Открытая сердцу и взгляду,
Идет по просторам весна.
— Пойдем погуляем по саду,
Отсюда Россия видна.

Ты слышишь, как птицы распелись,
Ты видишь, как вьются у крыш,
Вадим, а погодка-то прелесть!
Да разве в избе усидишь!..

А синь-то, а ширь-то какая,
Приметна моя сторона!.. —
А тот, к удивленью, зевая:
— Я все разглядел из окна.

Да где ж твои белые вишни,
Где ж музыка синих озер?..
Как вижу, восторги излишни,
Ты просто, Сергей, фантазер.

Да где же здесь гулкою ранью
На розовом мчаться коне?
Деревня с тоской тараканьей.
Сам знаешь, совсем не по мне!..

Ты песни сложил, и немало.
Которые чувства полны,
Которым душа подпевала
Под звуки гитарной струны.

Давай-ка затянем о тройке,
О брызгах заманчивых глаз.
Они ведь под рюмку настойки
Нам душу встряхнут и сейчас.

Сергей показал на полати,
Вадиму моргнул из угла:
«Мол, песня, дружище, некстати —
Старушка вздремнуть прилегла.

Ты слышал: «Все боже да боже,
Дела одолели, дела!..»
Зачем хлопотунью тревожить?
Подумай!..»
Но мать не спала.

Старушка не охнула даже,
Хоть муки больнее без слез.
Кому о раздумьях расскажешь?
Кого ты, Сережа, привез?..

Холеный, кому он здесь нужен?
Кому его песня мила?..
А все ж, накрывая на ужин,
Настойку опять подала.

На лавке приблизилась к сыну
И так потеснила, чтоб он
Собою дружка отодвинул
Подальше от светлых икон,

Чтоб гость не коптил ее угол,
Чтоб там фитилек не погас.
А сын уговаривал друга:
— Пойдем на гулянье сейчас.

Какие мы песни услышим!
Ведь здесь на селе у меня
Под каждой соломенной крышей
Живет дорогая родня.

Пойдем на гулянье к ребятам.
Они теперь рядом, в саду.
Я с ними азартно когда-то
Играл на селе в чехарду.

А хочешь, поедем в Криушу,
Сейчас лошадей запрягу.
Промчимся за милую душу!
А как хорошо на лугу!

Увидишь рязанские ночи.
Каков при луне небосвод!..
— Поедешь в Криушу?..—
Не хочет.
— Пойдем на село?..—
Не идет.

Вздыхает:
— В Москву не пора ли?
Ведь твой хоровод не «Пегас».
Вот там бы, конечно, сыграли
Цыганскую штучку для нас.

От кваса, о Серж мой, изжога —
Все сердце исходит тоской.
Встряхнуться бы надо немного:
Ведь нас теперь ждут на Тверской.

Артистки грустят о поэте,
А что ты им будешь читать?..—
И даже Сергей не заметил,
Как это обидело мать.

Привстала она, багровея.
Как будто в удушливом сне:
— Куда вы зовете Сергея?
Ведь он же приехал ко мне!..

Взметнулись горячие руки,
Обвили сыновнюю грудь:
— Все сердце изныло в разлуке,
Да ты хоть недельку побудь!..

Ведь не был на водку ты падок.
Тебе ль до фасонов и мод?..
Сереженька, с разных вы грядок.
Он душу твою не поймет.

Тебя еще крестный не видел,
А он нам желаннее всех.
Такого оставить в обиде,
Ей-богу, Сереженька, грех.

3

Зацокали дробно копыта,
Чуть дрогнул в избе огонек,
А дверь уже настежь раскрыта…
— Да ты бы пораньше чуток!..

Старушка навзрыд голосила,
В беде задыхалась от слез:
— Нагрянул!.. Нечистая сила!
Увез, окаянный, увез!..

Сергей все о людях, о школе…
Как солнышко, очи ясны…
Увез от рязанских раздолий,
Увез от друзей и весны.

В ушах только грохот колесный.
С хлыщом… на Тверскую… в подвал…
Я сердцем звала тебя, крестный,
Ну что же ты так запоздал?..

А как его ждали девчата!..
Умчал. Не послушался мать.—
А крестный в дверях виновато:
— Не плачь, успокойся, присядь!..

Нас всех, дорогая Татьяна,
Дела одолели, дела…—
Кнут бросил к порогу чулана,
Устало присел у стола.

— Работаем, чисел не зная.
Очнешься — рубаха в поту.
В уезде вот-вот посевная.
Сейчас собирал бедноту.

Ни плуга, ни борон у многих,
А каждый землей наделен.
Куда им без нашей подмоги —
Опять к кулакам на поклон?

О них в исполкоме забота.
Ну, вот и решали вопрос…
А мне на собрании кто-то:
Мол, сына к Татьяне привез…

Я понял его с полувзгляда —
Одумался крестничек мой.
А этого… выгнать бы надо
От имени власти самой.

В России мой крестник Есенин
Богатой душой знаменит.
К нему, как на пламень весенний.
Недобрая мошка летит.

Ее отогнать бы нещадно,
Смахнуть на порыв ветряной…
А тут — с урожаем неладно,
А тут — и беда над страной.

Мы с Родиной думой одною
И делом одним скреплены.
А что у меня за спиною?
Окопы гражданской войны.

Гроза над бедняцкой Рязанью:
Кулацкий мятеж, недород.
А тут Ильича указанье:
«Товарищи, время не ждет!

Рабочий — к мехам, за горнило,
Крестьянин — за косу и плуг…»
Всех жажда труда захватила —
Родных повидать недосуг!

Цеха восстанавливать надо,
А в поле — уборки пора…
И крестник опять без догляда,
И снова жужжит мошкара.
И прячется где-то в подвале
Чужой и хохочущий сброд.
Где льстиво поэта подхвалит,
Где лишний глоток поднесет.

Плетет несуразицу спьяна
И пьет за бокалом бокал.
Все знаю… Признаться, Татьяна,
Я, видно, давно опоздал!..

4

Все это забылось не скоро…
Поныне здесь помнят о нем
Река, перелески, озера
И клен, что стоит под окном.

Рябины в приокской низине,
Березы и вербы села…
По-прежнему с думой о сыне
В избушке Татьяна жила.

Пусть сгорбились плечи сутуло,
Пусть стала нелегкою стать,
Но горе к земле не пригнуло
От слез поседевшую мать.

Ей дали квартиру в столице —
Просторна, уютна, светла.
Но как ни старалась прижиться —
Недели прожить не смогла.

Луга, что воспеты Сережей,
Раздолье и свежесть полей
Душе несказанно дороже,
И память о сыне милей.

Старушку Татьяну сельчане —
Хозяева новой земли —
Не бросили в тяжкой печали
И на ноги встать помогли.

Куда б ни стучалась Татьяна,
К кому б ни вошла на порог —
Для всех дорога и желанна.
Везде самовар и пирог.

По-прежнему крестный в Совете,
И домик уже знаменит:
Ведь слава о русском поэте
Давно по планете гремит.

В Берлине горды ее сыном,
В Софии о нем говорят,
По сердцу норвежцам и финнам
Российских полей аромат.

И жизнь потекла по-иному —
Ведь гости-то, гости — гурьбой,
Тропинка к заветному дому
Уже становилась тропой.

Скрипят на крылечке ступени.
Шумит детвора у ворот:
— Вот дом, где родился Есенин!..
— Здесь мама поэта живет!

Ушли пионеры, а вскоре
Вослед ветераны труда:
— Вон там, за Окой, санаторий,
Мы к вам издалека сюда.

Накинуть платок попросили,
Взглянули на алый закат.
Давайте на фоне России
Заснимем ее, — говорят…

5

…Однажды с приокского луга,
Видать, без дорог, стороной.
Под именем давнего друга
Забрел к ней турист пожилой.

В кепчонке, в плаще запыленном
Присел на придвинутый стул.
Назвал себя мистером Джоном
И руку, склонясь, протянул:

— Я дальний, но русским владею.
Читаю про древнюю Русь. —
В любви объяснился Сергею,
«Письмо» ей прочел наизусть.

Заверил, что томик с березкой
Поныне у сердца хранит,
Что сын ее даже
В заморской,
Далекой стране знаменит.

В таком разберешься не сразу:
Смолчала старушка в ответ.
Лишь гостя окинула глазом
От кепки до модных штиблет.

Знакомое, тяжкое что-то
Нарушило сразу покой.
Не он ли?..
Взглянуть бы на фото,
Да жалко, что нет под рукой.

С тревогой взглянула на Джона,
Расправила плечи пред ним
И вдруг в тишине напряженной
Спросила:
— А вы не Вадим?

Он даже не понял вопроса. Смутился:
— Простите, я Джон… —
И густо дымил папиросой
У старых крестьянских икон.

Вам виллу бы, матушка, надо,
С балконом на берег реки.
Высокий фонтан среди сада,
Дорожки, песок, цветники…

Россия о вас позабыла,
Есенинский стих не в цене.
Потемки!..
Какая тут вилла,
В болотной глухой стороне!

У молк — помешали сельчане.
Вошли — не успел досказать…
И душно и тяжко Татьяне:
Разгневана русская мать.

Подруг не заметила даже.
Что сели рядком на скамыо.
Да разве при них он доскажет,
Раскроет душонку свою?!

Раздумье и душит и гложет,
Рыданье сдержала с трудом:
«О, как они, нехристи, схожи!..
И этот поганит мой дом.

Зовет помирать на чужбине…
Забрел среди белого дня…
Давно ль «хлопотали» о сыне?
Теперь добрались до меня.

Чего же ты жмешься к порогу,
Не хочешь сидеть у окна?..
Боишься, мне люди помогут?
Не бойся, я справлюсь одна!..

Ты видишь, я встала не плача,
Пускай на душе тяжело.
Но только теперь-то я зряча:
Мне горе прозреть помогло».

И, вправду, привстала, прямая,
Пошла у подруг на виду.
Помочь бы. Да слышат:
— Сама я.
Сама, дорогие, дойду.

В расшитой рубашке с портрета
Сергей улыбается вслед:
«Ведь Джон ожидает ответа.
Каков же твой, мама, ответ?..»

Пусть сердце остынет немного.
«Сережа, сынок мой родной,
Дай силы дойти до порога.
Я вижу, ты рядом со мной».

Платок отряхнула дареный,
Ослабила узел тугой.
Блеснула глазами на Джона
И дверь распахнула ногой.

В углу загремела посуда,
Погас огонек у икон.
— А ну, убирайся отсюда,
Иди по-хорошему, Джон!

Петляй своей тропкой убогой
И там, у себя, куралесь,
А русскую землю не трогай
И в русскую душу не лезь!

Горжусь, что такого поэта
На славной земле родила.
Она моим сыном воспета
И мне теперь трижды мила!

Могу ль я на чье поруганье
Сыновнюю песню отдать?!
В приокском селе под Рязанью
Жила эта русская мать.

• < Назад
• Вперёд >