Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58884117
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
27697
49490
207084
56530344
937939
1020655

Сегодня: Март 29, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

Надежда Вольпин

PostDateIcon 29.11.2005 21:00  |  Печать
Рейтинг:   / 6
ПлохоОтлично 
Просмотров: 22445
Надежда Вольпин (1900 1998)


Надежда ВольпинВольпин Надежда Давыдовна — дочь юриста, выпускника Московского университета Давида Самуиловича Вольпина (был известен как переводчик книги Д. Фрэзера «Фольклор в ветхом завете») и преподавательницы музыки, выпускницы Варшавской консерватории Анны Борисовны, урожд. Жислин.
Весной 1917 года Надежда Давыдовна окончила классическую гимназию, так называемую «Хвостовскую», из которой вынесла интерес к естественным наукам и математике и хорошее знание иностранных языков (французский, немецкий, английский, латынь, в меньшей степени греческий); впоследствии это помогло ей стать профессиональным переводчиком. Затем поступила на естественный факультет Московского университета, который оставила, проучившись около года.
С юности писала стихи, принимала участие в работе поэтической студии «Зеленая мастерская» под руководством Андрея Белого. В 1920 примкнула к группе имажинистов, выступала с чтением стихов с эстрады (в «Кафе поэтов», «Стойле Пегаса»). С этого же года началась дружба с Сергеем Есениным. Публиковала в сборниках свои стихи, читала их с эстрады в «Кафе Поэтов» и «Стойле Пегаса» — так называется «кафейный» период поэзии.
В начале 1924 года, после разрыва с Сергеем Есениным, уехала в Ленинград, где 12 мая 1924 года родился ее единственный сын, ныне известный математический логик, философ, правозащитник и поэт Александр Сергеевич Есенин-Вольпин (проживает в США с 1972 года, когда был выдворен за свою правозащитную деятельность из СССР).
С переездом в Ленинград начинается активная переводческая работа Надежды Давыдовны, она переводит без подстрочника, в основном европейскую классику и современных ей писателей (Вальтера Скотта, Конан-Дойля, Мериме, Голсуорси, Ф. Купера и др.), блестяще воспроизведя индивидуальный стиль авторов. Опыт поэта помогал ей создавать шедевры поэтических переводов, в том числе знаменитые циклы Гете, Овидия, Гюго и др.
Оказавшись во время войны  в эвакуации в Туркмении, Надежда Давыдовна, попав в Ашхабад, выучила туркменский язык и переводила классическую туркменскую поэзию, фольклор и стихи советских поэтов. Объем переведенного Надеждой Давыдовной Вольпин огромен, это тысячи страниц текстов. Она была глубоко и широко образованным человеком, знала наизусть великое множество стихов, в том числе и латинских подлинников, а также тех поэтов, с которыми дружила или была хорошо знакома (О. Мандельштама, Б. Пастернака, В. Маяковского и др.).
С конца 1970 годов работала над мемуарами, значительная часть которых «Свидание с другом» издана. В архиве хранятся главы о поэтах, о поэзии и о сыне.
В годы репрессий была неизменной опорой сыну, которого за «антисоветскую» поэзию и правозащитную деятельность арестовывали, ссылали и сажали в «психушки».
В 1980-х издала свои мемуары «Свидание с другом», в основном посвящённые юности и Сергею Есенину. В архиве хранятся воспоминания о дружбе с О.Мандельштамом, о Пастернаке, Маяковском. Почти до последних часов жизни сохранила ясность мысли и любовь к поэзии.
Надежда Давыдовна Вольпин не только выдающийся литератор, но и удивительный представитель российской культуры ушедшего века.
 

Н. Д. Вольпин с сыном Алеком. Май 1928 г.

Н. Вольпин с сыном Алеком. Май 1928 г. Фото Айзенберга

Стихи Н. Вольпин


К портрету поэта


Песни из горла рвутся,
На лбу кровавый пот...
Цепи твои, Революция,
Сердцу святее свобод!

Апрель 1918, Москва

Волк

Иду, по телу сугробов
Длинную тень волоча.
Угрюмые небоскрёбы
Больше не желают молчать.

Покачнулись
и жёлтым глазом,
Кривые, следят за мной...
Сейчас беспокойным сказом
Растревожат сумрак ночной.

Распахнутся ворота на вора,
Волком скорчится тень,
И мигом пёстрая свора
Настигнет её в темноте.

Мучительно стыдно и жалко!
Точно я виновна сама,
Когда бесприютного волка
Избивают большие дома.

Ноябрь 1919, Москва

Ночь, когда звучал над нами
Разлучающий гудок,
Подарила мне на память
В звёзды вышитый платок.

Я его в те дни на клочья
Разорвала,
что ж теперь
Перематываю ночью
В песни звёздную кудель?

Может, дождь стучал по кровле

Постучит и замолчит?
Песня, раз на полуслове
Оборвавшись, отзвучит.

Апрель 1921, Москва

Рельсы

Август. Рельсы спицами,
Пар в пыли клубится.
К югу лист исписанный
Развернули птицы.

К полдню златокудрому
Обернусь я круто:
Ты в путях, возлюбленный,
Жизнь мою запутал.

И как лес безлиственный
Всё по лету дрогнет,
Так тобой исписано
Полотно дороги.

И как злыми рельсами
Узел жизни стянут,
Так тобой истерзана
Глупенькая память.

Август. Дни ущербные
Режет ночь серпами.
Злак волос серебряный
Сбереги на память.

Ведь не долго мне в лицо
День любезен будет:
Через шею колесо,
И разрезан узел.

1921, Москва

Маятник

Зимний вечер в травле давней
Долгой выучен ходьбе.
Друг мой маятник, куда мне
Лёгких мыслей править бег?

Ты, как я, в тиши вечерней
Позабыл про сон
и что ж?
Ходишь, ходишь, а наверно
От затвора не уйдёшь.

Стихнем. Бражное забвенье
Крепко выпито «на ты».
Чинит стужа синий веник
Заметать мои следы.

Эта полночь, где знакома
Тайна каждого угла,
Эта полночь снежным комом
На постель мою легла.

И желаний тёплый ворох
Всколыхнувшийся истлел
На тропических узорах
В замороженном стекле.

Январь 1922, Москва

Хвойный сад

Залетела в хвойный сад.
Ствол сжимаю крепче.
К рее так прижаться рад
Перелётный кречет.

Стоном стонет кондовьё,
Хвойный парус рвётся.
Милый, на плечо твоё
Кречет не вернётся!


Для тебя ль не высока
В терему светлица?
Воротись, пока закат
Машет рукавицей.
Разыгралась в темноте
(Я не вижу, кто ты)
Соколиная метель
Княжеской охоты!

Князь отходчив и румян
И богат, и ласков.
Этот морок да буран
Князь в хмелю нахвастал.

Унимается метель.
Глупенькая, как ты
Свой же голос в темноте
Не узнала сладкий:

«Стоном стонет кондовьё,
Хвойный парус рвётся.
Милый, на плечо твоё
Кречет не вернётся!»

1922, Москва


Красный петух


День плетётся, время вьётся,
Звон минувшего в висках,
Тучи, пойманной в колодце,
Журавлиная тоска.

Что ещё осталось в мире?
Научись, как в ясный день
Греет кости после бури
Завалившийся плетень.

Ах, от хаты и до хаты
Над уездом с помелом
Пролетал
и все ребята
Звали красным петухом...

А сегодня чёрнорожий,
С белым блеском глаз пустых
Каждый час встаёт, похожий
На вчерашние часы.

И за то, что больше в мире
Нет ни песен, ни тревог,
Полдень в долгой трубке курит
Память пыльную дорог.

1922, Москва

Ястребёнок

Не Самсону волосы сымают

Просто ясень осыпает листья.
Что ты жмёшься, ястребёнок маятный,
К голым сучьям, сиротливым мыслям?

Звёзды падали
как были метки пули!
Пали за холмами и остыли...
Было любо им на светлом поле
Лечь костьми
на мёрзлом золотыми.

Ты не жмись к сухим ветвям, не думай:
Летом встанут севы рожью новой.
Будешь, хищник, шарить жадным клювом
Божьих мыслей прелую солому.

Февраль 1923, Москва

По реке

Был в Вычегде ветер солон,
Был выточен золотом день.
Измаянный солнцем подсолнух
Склонился на мёртвый плетень.

Не я постелила пашни
На поля на чухонские чахлые,
Зачем же от работы вчерашней
Ноет в разбитых плечах?

Или стройными вёслами трудно
Бороздить холодную грудь
И брызгами изумруда
Платить за неверную игру?

О быстром, о северном лете
Весёлые всходы кипят,
Чтобы мёл их волосы ветер
Пеной времени в буйный закат.

А когда устанут колоситься,

Вспомнят о добром серпе,
И он зазвенит голосистый,
Заклиная смерть и снег...

Чалый день, пора и нам склониться:
Странствуя без цели, без подруг,
Я, как ты, приучена молиться
В сумерки смиренному серпу.

1923, Москва

Двадцать третий год


Сусанне Мар


...Но ветер гонит дюны вспять,
И в жилах закипают чаще
Воспоминания и страсть,
Почти похожие на счастье:
Как этот сруб на ствол лесной,
Как скрип снастей на шум сосновый.
Куда ж нас пеной занесло?
На маяке фонарь багровый,
А наш ковчег пора на слом.
Там был овёс и табуны,
Там разливался Дон пшеницей,
Там кровли хмелем сметены,
Покуда солод шевелится
В подоле мазанок степных.

Кто Ноя вспомнил и ковчег?
Тайфун трепал его вотще.
Он землю опоясал дважды,
Пришёл трёхпалубный и важный,
Как повесть в двадцать три листа
О временах сырых и давних.
И вдруг захлёбываться стал,
Вдруг затонул
у входа в гавань.
Тайфун теснит со всех сторон,
И засуха страшней ненастья.
Куда ж девался тихий Дон?
И как два слова нам связать?

Но ветер гонит дюны вспять
И задыхается... От счастья?

1923, Москва

Фетида

Горе мне, бедной, горе несчастной,
Героя родившей.
«Илиада»


Душу пропил дьяволу...
Звёздный гуд в башке.
Закидало палубу
Чехардой ракет.
Мол пустеет, берег стынет,
Звёздный гуд в ночной мошне.
О любезном смертном сыне
Плачет Фетис в тишине.

Днём звенели радуги
О моей любви.
Где дельфины прядали,
Там следы твои.
Камень в руку друг мне сунет,
Ночь в лицо швырнёт звездой.
О любезном смертном сыне
Плачет Фетис
в дождь и зной.

Звёзды. Веет холодом
От летейских пчёл
Тем, кто счастью смолоду
Подвиг предпочёл.
Золотую славу чая,
Плечи воина болят,
А по нём уже скучают
Элисийские поля.

Губы сушат засухой.
Милый, пощади!
Только память ласкова
На моей груди.
Даже пчёлам больно жалить.
Плечи подвигом болят.
Это нам пора отчалить
В Элисийские поля.

Ноябрь–декабрь 1923, Москва

Разговор с могильщиком

На кладбище.
Пароль? Имярек.
Это имя звучало красиво.
Но поверишь ли ты, Человек,
Что от нищих разрушенных век
Даже червь отвернулся брезгливо!

Эх, Хозяин! От мёртвой души
Отвернулись, как черви, минуты,
И она в завременной глуши
Проросла беленой на аршин,
Загнивая бессмертием лютым.
Только месяца серп из-за туч,
Как одетая в саван невеста,
Со своих семиярусных круч
Скупо кинет мерцающий луч
Украшеньем для гиблого места...

Брось, пришлец! Этот месяц не серп,
Заплутавшийся в жатве небесной:
Это лучшая жертва из жертв,
Это счастья надломленный герб,
Талисман и простой и чудесный.
Рассказал нам паромщик простак,
Как один гармонист непутёвый,
Просадив свой заветный пятак
(На своих же поминках, чудак!)
За провоз расплатился подковой.

1924, Петербург

Тургор

Любимых рук изгиб...
Как страшно слышать в них
Той силы злой прилив,
Которой воздух пьян,
Которой стебель прям.

Был день, как чёрный склеп.
Был горек чёрный хлеб.
Был самый воздух слеп.
И было: мы вдвоём
О соловьях поём.

О соловьях поём,
Освобожденья ждём.

1928, Ленинград

Три судьбы

Горючий белый камень,
Разлука трёх дорог.
В раздумье тот не станет,
Кто счастья не берёг.

Они сулят удачу,
Почёт и злую смерть:
Направо
пруд стоячий,
Налево
дуб маячит,
А прямо
хмарь да персть.

Сулят они утрату
И новенькую клеть;
Налево
жемчуг скатный,
Направо
меч булатный,
А прямо
песни петь.

Твой брат возлюбит волю,
Твой муж подымет меч.
Твой сын за третью долю
Готов на плаху лечь.

Жена возьмёт на плечи
Ярмо двойных забот.
Сестра в янтарный вечер
Не выйдет в хоровод.

Сыновней песни злоба
Шумит в пурге ночной,
И матери до гроба
Родного ждать домой!

1929, Ленинград

Дружок

Вместо счастья
корка хлеба.
И смеётся в две луны
Перевёрнутое небо
Азиатской стороны.

Был на запад путь отмерен,
А пригнало на восток!
Ты один хозяйке верен,
Мой разумный ишачок.

Видишь: шествует вальяжно
Тот, с двугорбою спиной,
С шеей выгнутой лебяжьей,
Со змеиной головой.

Мы считаем груз на жмени,
Он же, меж амбалов князь,
Сорок осликов заменит,
Силой тягловой гордясь.

С ним тягаться нам куда же!
Только тронь его, и он
По-холуйски, не по-княжьи
Оплюёт со всех сторон!..

В сини огненные знаки,
Но прочтём ли письмена?
Навела прицел двоякий
Пересмешница луна.

Так-то! Людям на потребу
Довезу нехитрый груз
И, как счастьем, пайкой хлеба
С добрым другом поделюсь.

1942, Ашхабад
1981, Москва

Глазу... разуму... сердцу

Глазу видится красивым
То, что издавна живёт:
Серп, ныряющий по нивам...
Срез кварцита под обрывом...
Стройный парус над заливом...
В тёмном золоте кивот...

Мнится разуму разумным,
Что размеренно живёт:
Звон сосны в прибое думном...
Зов изюбра в ветре томном...
Плач весла по тем, бездомным...
Мух расчисленный полёт.

Сердцу чудится безлюбым,
Что раскидчиво живёт:
Трость-плясунья перед дубом...
Прикипевший к дальним трубам
Дым-бродяга... С жарким чубом,
С жалким голосом удод.

Как тебя, игрец лукавый,
Глаз и разум назовут?
Счастья баловень кудрявый,
Проторивший след кровавый
Ко двору блудливой славы
Пустоглазый лизоблюд?!

Но не верит разум глазу,
Сердце
чёрствому уму,
Зашумит, заспорит сразу:
Пусть безлюбый, пустоглазый,
По его живём наказу,
Как по нраву своему!

1953, Голицыно

Дом

Встречает путника мой дом
Горячим добрым пирогом,

Изба о четырёх углах,
Где душу не ломает страх,
Где каждому готов приют,
Где люди для людей живут.

Не спотыкается в скалах
Мой конь о четырёх ногах:
Он птицей на больших крылах
Парит в нагорных облаках,
Золототелый Карабах!

Касаткой об одном крыле,
Я на кладбищенской земле
Лежу в сырой крапивной мгле,
И мне гнездом
забытый прах...

Мой нищий стих! Ты был, как дом,
Богатый дружбой и теплом,
Как дом о четырёх углах,
Как конь на золотых крылах!
И я в моей крапивной мгле,
Касатка об одном крыле,
Целую стылый смертный прах,
Любимый прах!

Голицыно, 1986 (апрель)

Н. Д. Вольпин

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика
Свежий сервис чат рулеток