Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58868179
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
11759
49490
191146
56530344
922001
1020655

Сегодня: Март 29, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ФАТНЕВ Ю. «Оторвал я тень свою от тела»

PostDateIcon 24.07.2014 18:17  |  Печать
Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6587

Юрий Фатнев

«ОТОРВАЛ Я ТЕНЬ СВОЮ ОТ ТЕЛА»
(Вступительная статья к книге П. Радечко «Реабилитированный Есенин»)

     В детстве и юности не находил ответа: почему никто не отомстил за убийство Пушкина, Лермонтова? Неужели все их современники были трусами? Теперь понимаю: дело не в трусости. Просто маленькие люди чувствуют облегчение, когда уходят великие. И даже втайне благодарны Дантесу, Мартынову за то, что их «ослобонили» от сознания своей неполноценности. Что это так — подтверждает рассказ Ильи Сельвинского о смерти Маяковского. Будто выволокли громоздкий шкаф, мешавший всем своей огромностью. Образовалось свободное пространство для литературной мелюзги.
     Когда погиб Есенин, по-настоящему были потрясены лишь Николай Клюев да Борис Лавренев, написавший статью «Казненный дегенератами». Анатолий Мариенгоф принял ее на свой счет — и был прав. Однако драться за свою честь на дуэли не рискнул.
     На мой взгляд, Б. Лавренев невольно отвел подозрение от настоящего виновника смерти поэта, которым мог быть, скорее всего, Берман, приложивший руку к гибели Гумилева. Так считают, например, Станислав и Сергей Куняевы, авторы обстоятельного исследования «Жизнь Есенина».
     А что же Мариенгоф, который был тенью Есенина? Играл при нем роль черного человека?
     Когда перечитываешь поэму «Черный человек», слышишь не только укоры совести самого Есенина, но и слова его бывшего друга на суде над поэтом о том, что Есенин спился, его надо лечить.
Собственно, охота на поэта велась многие годы. Несмотря на то, что он порой заявлял: «С советской властью жить нам по нутрю» — жить было негде. Ютился у друзей, случайных знакомых.
Кстати, как появился образ черного человека в воображении поэта? Может он навеян «Моцартом и Сальери» Пушкина:

Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек.
За мною всюду
Он гонится…

     Александр Сергеевич закончил маленькую трагедию в 1830 году. Затем начинается мистика.
     В Петербург приезжает Эдгар По. Увозит черного человека в Америку. Надежно прячет его в рассказе «Вильям Вильсон». Есть там двойник, зеркало, рапира. Сергей Есенин отправляется в Америку. Привозит черного человека. Заменяет рапиру тростью. Но зеркало прихватывает. Пишет поэму «Черный человек». Правда, любопытна родословная литературного героя?
     Погодите. Не с Пушкина она начиналась, а с Шамиссо, написавшего «Удивительные приключения Петера Шлемиля» о взбунтовавшейся тени. Ее в свою очередь он позаимствовал у романтика Лафонтена, а тот недаром пасся на роскошных лугах немецкого фольклора… Но это так, попутно.
     Впрочем, у Сергея Есенина образ тени присутствует не только в «Черном человеке», а гораздо раньше. В стихотворении 1916 года есть такие строки:

Где-то в поле чистом у межи
Оторвал я тень свою от тела…

     От Мариенгофа отделаться было не так просто. У Анатолия было то, чего не хватало Есенину. Коммерческая жилка. Что мог Есенин? Написать великолепные стихи. Прочесть их, как никто другой. Мариенгоф мог поэзию превратить в деньги. Их связывали книжная лавка и кафе «Стойло Пегаса». Мариенгоф воспользовался поездкой Есенина в Америку, сделал все, чтобы прибрать их к рукам — и кончилась дружба. Проза жизни.
     После всех приключений, выпавших на ее долю, тень повела себя крайне развязно. Пережила хозяина и начала выдавать себя за главную фигуру в этой фантастической и жуткой истории.
     Надо было призвать зарвавшуюся тень к ответу. Но ее по-прежнему не замечали. Исследователей интересовала личность Есенина, а не Мариенгофа. Так, вскользь упоминали «Роман без вранья», глухо говорили о негативной роли есенинского окружения. Не было увеличительного стекла и желания рассмотреть подробней эту малость.
     Вот что пишет Петр Радечко в предисловии к своей книге:
      «Если бы еще несколько лет назад какой-нибудь ясновидящий сказал, что мне придется писать монографию об Анатолии Мариенгофе, я, наверно, рассмеялся бы этому человеку в лицо».
     Петр Иванович не сразу пришел к своей книге. Как иронизировал один гомельский коллекционер: «У Радечко имеется не один чемодан, куда он складывает все, что удается достать о Есенине. Журнальные и газетные вырезки, фотографии, экслибрисы. Не говоря о сотнях книг. Он сам не знает для чего они ему». Мало кому он показывал свою коллекцию и не обижался, если кто-то эту тайную страсть называл блажью. Собирает кто-то всю жизнь утюги или бабочек, а в конце жизни спохватывается: зачем?
     Зачем Петр Иванович десятки лет ухлопал на Есенина? У него было две жизни — одна его, другая — Есенина. И обе были его. Каждую из них он знал в мельчайших подробностях. Знал, что у него есть. Постепенно эта коллекция обрастала его мыслями, эмоциями, зажила своей самостоятельной жизнью, стала живым существом, то есть книгой. Глубоким, можно сказать, дотошным исследованием дружбы-вражды Есенина и Мариенгофа.
     Дело в том, что при близком рассмотрении, как я уже говорил, жизнь Есенина была погружена в густое облако мошкары, то бишь в мельтешение современников, застилавшее облик великого поэта. Особенно суетился один — долговязый, элегантный, с лошадиной мордой, с прической, от которой разбегались по стенам бриллиантиновые зайчики. Это и была тень, уверявшая, что родилась в Нижнем Новгороде, а потом переехала в Пензу, а уж потом пожаловала в Первопрестольную. На самом деле она родилась в тот момент, когда познакомилась с Есениным. Благодаря ему выросла, достигла известности. Не случись этой встречи — никто бы и не заметил, что в мире появился Анатолий Мариенгоф.
     Есенин спохватился, хотел отделиться от тени. Дважды ложился в психушку. Уезжал в Европу, Америку, в Питер. Поздно…
     Есенин считал, что его поймут через сто лет. «Лицом к лицу лица не увидать». Действительно, с расстояния многое видней. Понятней.
     У каждого читателя свое памятное открытие поэзии Есенина. Я мог бы дополнить эту статью воспоминаниями о селе Константиново, о Спас-Клепиках, где он учился, о Рязани, о встрече с приятелем его Василием Казиным в Москве. В опубликованных после смерти дневниках Народного поэта Беларуси Максима Танка есть упрек в мой адрес за подражание Сергею Есенину… Но уж лучше подражать Есенину, чем Танку — это я сейчас думаю.
     Я был знаком с известнейшими исследователями творчества Есенина Ю. Л. Прокушевым и С. П. Кошечкиным. Короче, прежде чем раскрыть книгу Радечко, я имел представление и о «Романе без вранья», и о десятках исследований, воспоминаний и художественных произведений, посвященных Есенину и его окружению.
     Книга Петра Радечко напомнила: Есенин и сегодня — ратник, не покинувший поле боя. Сегодня ясней, чем когда-либо, видно: революция не была необходимостью. Целью ее было — не освобождение якобы порабощенного народа, а захват власти в огромной стране кучкой безгранично амбициозных революционеров, благодаря чему они хотели добиться в перспектие мирового господства. Русскому народу в их планах суждено было стать «вязанкой хвороста» для разжигания всепланетного пожарища.
     Прозревший Сергей Есенин не мог смириться с такой участью своих соотечественников и отказался воспевать действия новой власти. И попал в жестокую опалу.
     Эпиграфом для своей книги Радечко выбрал слова Николая Языкова: «Наш ум не раб чужих умов».
     Да, когда-то Россия, не имевшая атомных бомб, имела граждан с гордой душой, способных отстаивать свои национальные святыни. Одна из них — Сергей Есенин. И автор с достойной исследовательской дотошностью опровергает все наветы Мариенгофа, предавшего поэта.
     Упаси Бог — книга не направлена против евреев. С большой теплотой, даже нежностью автор ее пишет о еврее Леониде Каннегисере, о Зинаиде Райх, Евгении Лившиц, Вениамине Левине, Льве Повицком. Называет имена евреев, выступивших на суде против обвинения Есенина в антисемитизме. Как шутил некогда Юрий Львович Прокушев: одни евреи просто евреи, другие — гордость русской нации. А молодой поэт, застреливший палача Урицкого, мне стал особенно близок, когда я прочел в этой книге о его блужданиях за Брянском у Свенского монастыря. Я часто шел к Десне той же тропинкой, а не широкой дорогой. Леонид писал Есенину, что деревни у Брянска напомнили ему Константиново, где он побывал раньше. Есть такие села над Десной — Супонево, Тимоновка…
     Со многими евреями Есенин дружил. Тянуло его к еврейским девушкам. Это факт. Но Анатолий Мариенгоф плох не потому, что еврей, а потому, что плох. Увы, не все евреи — праведники. Да и Есенин не был паинькой. Скорее — озорным гулякой, как Пушкин, Моцарт до него. Взять хотя бы хулиганскую выходку с переименованием улиц в Москве. Даже в этой выходке сказывается его пророческий гений. Придет время — появятся в России улицы Есенина, а не только Урицкого.
     Мне, например, довелось в Питере жить на улице Есенина. Есть таковая и в Минске, в других городах. Да и не хулиганская это была выходка со стороны Есенина, а ответ тем современникам, которые не желали признавать великого поэта. Знал Есенин себе цену. А сколько теперь поставлено ему памятников в России! С увековечиваньем памяти А. Мариенгофа не стоит спешить. Не надеясь на потомков, он сам в меру своего таланта и амбициозности соорудил себе памятник — «Роман без вранья».
     Скрупулезно анализирует Петр Радечко каждый эпизод, каждую строчку, привлекая многие документы, свидетельства. И рушится памятник! Порой становится жалко погребенного под его обломками Анатолия Мариенгофа.
     Когда-то я разговаривал о нем с одним из старейших белорусских писателей — С. П. Шушкевичем — отцом бывшего спикера Верховной Рады Беларуси. Мы проводили тогда поэтический вечер в городском поселке Ельск, что на Гомельщине. Вечером, возвращаясь в  «гостиницу для путешествующих в прекрасном», говорили о литературе. Как-то Станислав Петрович обмолвился о Мариенгофе, приезжавшем в Минск.
     — Ну, и как выглядел? — не удержался спросить я.
     По словам Шушкевича, Мариенгоф выглядел неважно. Тощий. Бледный. Старый, но тщательно выглаженный коричневый костюм. Интересовался белорусской мовай. Производил впечатление деликатного человека, проутюженного катком жизни. Видимо, таким он стал на закате жизни… А тогда, в двадцатых, мог и взбрыкнуть. Достаточно полистать его стихи.
     Впервые я познакомился с ними в Питере, в библиотеке Ленинградской писательской организации. Но сначала я прочел раннего Евтушенко. Поразила наглость еще не Евгения Александровича, а Женьки. В душу власти лез, считая, что его лесть понравится Кремлю. И не ошибся. Заметили. И в этом он был похож на Мариенгофа! Наглость, выпендреж, сплошной ор вместо человеческой речи производили впечатление. Мне этих качеств явно не хватало. Не быть мне великим!
     Однажды мне прислали анкету, в которой просили указать, кого бы я хотел увидеть изданным в первую очередь. Ну, конечно ж, себя! Но я опять поскромничал и первым назвал Мариенгофа.
     К моему удивлению «Роман без вранья» вскоре был издан и я смог его прочесть. Книга меня пленила легкостью, особым еврейским шармом. Одно покоробило: в этой книге Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф — вроде равные величины. С этим я не мог согласиться. Есенин виделся мне в другой компании: Александр Блок и Сергей Есенин. Даже Маяковского хотелось отодвинуть. А тут пристраивается к безусловно великому поэту какой-то хохмач. Обиделся, но книгу не выбросил. Поставил ее рядом с «Богемой» Мюрже… Все-таки в ней был стиль.
     Петр Радечко, критикуя врага своего кумира, прямолинейно заявляет, что она бездарна.
     Я же считаю, что в ней нарушены пропорции, искажены события и детали. Она крайне субъективна, но, к сожалению, увлекательна.
     Смешно сравнивать гения и психопата-стихотворца. Но чем-то удерживал он рязанского самородка? Практичностью, которой не хватало Есенину? Возможно. Но мало ли встречалось ему людей, умеющих устраиваться в жизни, вести литературные дела? И просто превосходящих его образованностью? Тот же Шершеневич знал несколько иностранных языков. Да и стихи попадались крепко сколоченные. Например, «Одиночество»:

Я сижу в кабаке за околицей
И не радует душу вино.
А метель серебристая колется
Сквозь разбитое ветром окно.


     У Рюрика Ивнева встречались первоклассные стихи. Перечитываю нередко его стихотворения из цикла «Архангельск»:

Быть может, так надо, так надо —
Эту чашу испить до конца
И увидеть в награду, в награду
Судороги побелевшего лица.

     А вот стихотворение Анатолия Мариенгофа, посвященное Василию Каменскому:

Эй! Берегитесь — во все концы
С пожарища алые головни…
Кони, кони! Колокольчики, бубенцы,
По ухабам, по ухабам, ухабам дровни.

     — Что тут скажешь? Лихое нагромождение несовместимого.
     Нет, абсолютно бездарными есенинские приятели не были.
     Старый писатель Каманин в один из приездов на родную Брянщину рассказывал:
     — Захожу как-то к Дмитрию Фурманову. Он отрывается от рукописи, может, того же «Тихого Дона», еще неизвестного никому, и восхищенно говорит:
     — Здорово пишет мерзавец!
     — Почему же — мерзавец?
     — А потому что белогвардеец!
     Необходимо признавать, что и крайне несимпатичные нам люди могут обладать не одной крупицей дара. Но это, конечно, не извиняет их, когда они поступают аморально: пытаются в нашей памяти остаться наравне с гениями, а то и занять их пьедестал.
     Возьмем более близкие нам времена.
      «Я с гениями водки не пила», — жалуется Юнна Мориц.
     А кто-то пил, например, с Николаем Рубцовым, и на этом основании считает, что Коля рядом с ним. Нет, дорогие. Выцвели ваши рожи, хотя вы на одних фотографиях. Вы — с рождения покойники. Остался Рубцов, не говоря уж о Есенине.
     После разрыва с Есениным Мариенгоф, привыкший видеть рядом с собой такого популярного поэта, который привлекал внимание окружающих, заметался в поисках замены. Отсюда: Анатолий Мариенгоф и Качалов, Мариенгоф и Шостакович, Мариенгоф и Коненков… Как с Есениным в «Романе без вранья» — на равных. Но его место как человека незавидное, сомнительное. Где-то рядом с Сальери, хотя вина обоих не доказана.
     Самое удивительное в книге Петра Радечко — всепоглощающая любовь его к Сергею Есенину. Тот, кто обидел, бросил тень или хотя бы пылинку на него — не может рассчитывать на снисхождение. В нем как бы суммировалась вся народная любовь к поэту, которую запрещали, а она прорывалась, заявляла о себе. На этот раз предлагаемым автором дотошным, глубоко исследовательским изданием.
     Какая это русская долгожданная книга! В ней подробно анализируются такие темы: «Есенин и крестьянские поэты», «Имажинизм и имажинисты», «Взаимоотношения с прикормленными Демьяном Бедным, Владимиром Маяковским, Александром Безыменским, Михаилом Голодным и прочими», «Есенин и советская власть», «Блюмкин возле Есенина», «Предательство Мариенгофа»… Размеры статьи не позволяют останавливаться на многих проблемах, затронутых в книге. Но вот что хочется сказать.
     Россия всегда тяготела к самоубийству. За века в ней выработалась стройная система расправы с собственными гениями. Это та еще мать… Существует у нее множество способов для того, чтобы унизить нестандартную личность, изгнать ее из человеческого общества, хотя где оно — человеческое общество? Человечество — миф не более. Однако перечислим некоторые меры воздействия. Запрет печататься или выставлять картины. Ярчайший пример — отношение к Филонову. Превозносит Запад «Черный квадрат» К. Малевича. А десятки лет творчество Филонова представляло собой «Белый квадрат». Незаписанный холст. Сотни поэтов прошли сквозь муку несуществования.
     Так повелось, что в России всегда творчество лучших писателей притормаживается властью да и самой литературной братией на 20-50 лет! Клевета. Провокации. И наконец: «Ату его!» Куда гонят человека? — В психушку. Палачи в белых халатах поставят любой диагноз, какой продиктует власть. Не гнушается она, испробовав эти способы, и просто убийством, как в случае с Николаем Гумилевым. Троцким и бухариным не удалось лишить Есенина национальности. Загнали в капкан. Заодно и тех, кто был, действительно, близок ему: Клюева, Клычкова, Ганина, Приблудного… Крестьянских поэтов.
     Известно, что крестьянин в отличие от класса-гегемона более привязан к родине. Психология не поддается перестройке.
     Большевистская власть, уничтожая дворянство, крестьянство, казачество, как всегда, опиралась на класс-гегемон. И сколько ни очеловечивай Шолохов своего Давыдова в «Поднятой целине», позверствовали давыдовы не только на Дону и на Тамбовщине. Это стараниями пролетариев с фабрик и заводов была Россия доведена до людоедства.
     Есенин и примыкающие к нему крестьянские поэты смириться с этим не могли. Их не удалось прикормить, как Демьяна Бедного, жирующего в кремлевских апартаментах.
     Есенин понимал: у обескровленной России нет сил радикально изменить ситуацию. Ее хватало только на отдельные бунты, которые жестоко подавлялись тухачевскими и гайдарами.
     Петр Радечко в своей книге подробно останавливается на том, в каком плотном кольце чекистов оказался Есенин. Не говоря уже о неотвязном Мариенгофе. Почти все имажинисты сотрудничали с Чека. Опекал эту группу сам Блюмкин, тоже не чуждый изящной словесности.
     Из этого кольца удалось на некоторое время вырваться только с помощью Айседоры Дункан.
     На Запад!
     Известно, как встретила Есенина Европа, Америка: «Ату его!»
     Ему оставили только один путь — в чекистское кольцо, где его судьбой будут и впредь распоряжаться блюмкины, мариенгофы. А выше — троцкие, бухарины.
     Ну что ж, в кольцо так в кольцо, которое вскоре затянется петлей на его горле. Это было время, когда Мариенгоф, завладев совместной с Есениным собственностью, решил окончательно добить недавнего друга. И указал адрес, где он должен находиться. — В психушке!
     Чувство досады вызывает стремление заангажированных издателей беззастенчиво множить мариенгофское «Вранье», наполнять книжный рынок поделками всевозможных горе-исследователей, которые по незнанию истины и в угоду низменным потребностям обывателя создают свои творения, основываясь на цитатах лживого Мариенгофа.
     Вся жизнь Есенина была отчаянной попыткой сохранить автономию русской души в содомском плену большевистской власти. Это выпукло удалось показать Петру Радечко — автору честнейшей книги о его судьбе. Она явится как бы откровением для истинных поклонников творчества великого поэта, большого патриота России. Долгожданная книга!
 Хотелось бы сердечно поздравить автора, члена Международного есенинского общества «Радуница», члена Союза писателей Беларуси с такой творческой удачей!

Юрий Фатнев,
член Союза писателей Беларуси, Союза писателей России.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика