КУРБАТОВ С. Блюмкинский след в деле Есенина
10.12.2011 21:01
|
/ 5
Сергей Курбатов
Блюмкинский след в деле Есенина
В событиях российской литературной жизни 20-х годов легко просматриваются методы и приемы, которые небезызвестный К. Каутский именовал «ассирийскими». По его словам, сталкиваясь с упорным сопротивлением и повторными восстаниями покоряемых народов, ассирийцы «отымали у них голову», то есть ссылали или уничтожали самые знатные, образованные и боеспособные слои общества, без которых трудящиеся превращались в слабо сплоченную массу, не способную оказывать сколько-нибудь серьезное сопротивление завоевателям. Правда, официально Россия не считалась страной, завоеванной иноземцами, но революция и Гражданская война расщепили ее элиту, и, прежде чем приступить к ликвидации национальной, патриотически ориентированной части России, правительству следовало «отделить агнцев от козлищ», выявить в ней своих сторонников и противников. Для этого в писательскую среду и были внедрены тайные и явные агенты политического сыска: супруги Брик, Агранов, Волович, Эльберт и множество других. Литературные амбиции привели в эту когорту присматривавших за писателями чекистов и Якова Блюмкина, который даже пользовался среди них труднообъяснимой популярностью. «Человек, среди толпы застреливший императорского посла, подошел пожать мне руку и сказать, что любит мои стихи», — говорил о встрече с Блюмкиным Гумилев.
Был период увлечения Блюмкиным и у Сергея Есенина: как мы знаем, чекист даже спасал поэта от неприятностей со стороны ведомства, в котором служил. Да и Есенин был не прочь похвастать знакомством со знаменитым террористом. И вдруг неожиданный разрыв. Когда 7 сентября 1924 года Есенин, приехав в Баку, встретил там своего старого приятеля, между ними произошло нечто такое, в результате чего Блюмкин угрожал поэту пистолетом. Угроза была, по-видимому, столь серьезна, что Сергей Александрович, бросив вещи, экстренно уехал в Тифлис и вернулся через две недели, запасшись где-то пистолетом. В том, что эта предосторожность не была следствием болезненной мнительности Есенина, убеждает реакция на нее бакинских друзей поэта. Главный редактор газеты «Бакинский рабочий» П. Чагин взял Есенина под защиту, он ни минуты не находился без охраны. Похоже, после конфликта с Блюмкиным Есенин все время держался настороже, не чувствуя себя в безопасности.
1 марта 1925 года, пробыв на Кавказе почти полгода, он возвратился было в Москву, но 27 марта поспешно уехал обратно в Баку, потом в Батум. Здесь в начале апреля неизвестные лица совершили на него нападение.
В июне Есенин снова в Москве, но в городе живет редко, гостя то на родине в Константинове, то у друзей и знакомых в Подмосковье. С 25 июля по 6 сентября 1925-го поэт снова на Кавказе. По мнению В. Солоухина, он в этот период примерялся, искал пути спасения. Ведь Батум был для него единственным пунктом, через который можно было уйти в эмиграцию…
6 сентября, возвращаясь поездом в Москву, Есенин повздорил с пассажиром Ю. Левитом, и против него по приезде было возбуждено уголовное дело по оскорблению национальности Левита. Чтобы избежать суда, Сергей Александрович лег в психиатрическую клинику, но, почуяв и тут опасность для жизни, 21 декабря ушел от врача, Аронсона, а 28 декабря был обнаружен в петле в петроградской гостинице «Англетер». И, как выяснилось, в это же время в Петрограде пребывал и Блюмкин…
Чем же объясняется не просто охлаждение Блюмкина к своему давнему приятелю, а прямо-таки смертельная ненависть к нему?
Некоторые современники утверждали, что Яков Григорьевич приревновал Есенина к своей красавице жене Лизе Горской. Были предположения, что поэт случайно узнал о некоторых сверхсекретных операциях, которые вел тогда на Кавказе и на Ближнем Востоке Блюмкин. Но вероятнее другое: Блюмкин не мог не знать об «ассирийских» операциях, которые ГПУ готовило тогда против крестьянских поэтов и их признанного главы Сергея Есенина. И не мог не участвовать в них!
20 ноября 1923 года Есенин и его сподвижники — крестьянские поэты Ганин, Клычков и Орешин — в столовой на Мясницкой обсуждали писательские и издательские дела. В это время сидевший за соседним столом некий Роткин демонстративно приложил к уху ладонь, показывая, что он подслушивает разговор поэтов. Выведенный из себя, Есенин плеснул в него пивом, Роткин позвал милицию и обвинил Есенина в антисемитских разговорах и оскорблении вождя Троцкого. Лакействующая пресса подняла оголтелую кампанию, требуя сурово наказать поэтов. Хотя дело ограничилось лишь товарищеским судом, судьба четырех писателей была предрешена.
В августе 1924 года ГПУ начало крупную провокацию против Ганина, которому приписывали создание подпольной организации — ядра «Ордена русских фашистов». Похоже, что желание избежать вовлечения в это дело и побудило Есенина в начале сентября уехать в Баку. И здесь-то его и перехватывает Блюмкин; он угрожает ему, размахивая пистолетом. Когда через полгода Сергей Александрович вернулся в Москву, Ганин уже был арестован и ожидал приговора. В тот день, когда Есенин снова уехал на Кавказ — 27 марта 1925 года, — коллегия ГПУ вынесла Ганину расстрельный приговор!
Гибель Ганина положила начало процессу, идеологическим обеспечением которого был занят в то время М. Горький; 13 июля 1925 года он писал Бухарину: «Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим (членам искусственно созданной ассоциации пролетарских писателей. — С. К.) на тот факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что здесь возможен, даже, пожалуй, неизбежен конфликт двух "направлений". Всякая "цензура" тут была бы лишь вредна и лишь заострила бы идеологию мужикопоклонников и деревнелюбов, но критика — и нещадная — этой идеологии должна быть дана теперь же. Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае — не та лирика, которую требуют время и его задачи…»
Позднее Алексей Максимович в письме главному редактору «Правды» Л. Мехлису додумал эту свою мысль до конца: «Неонародническое настроение, или течение, созданное Клычковым — Клюевым — Есениным… становится все заметней, кое у кого уже принимает русофильскую окраску и в конце концов ведет к фашизму». В свете этого рассуждения становится ясной страшная судьба русских самобытных писателей, вышедших из народа. Теперь понятно, почему для них чисто литературная полемика так быстро была переведена на язык тюремных сроков и расстрелов и почему их творчество было на десятилетия предано забвению. Великий пролетарский писатель Горький, по сути дела, вынес приговор великим крестьянским писателям! Все они погибли один за другим, и вторым после Ганина был Есенин. Дело против Есенина «об оскорблении члена правительства Троцкого» продолжали вести и после смерти поэта, до той поры, пока самого Троцкого не выдворили вон.
Дело о смерти Есенина никак не уходит в историю, споры вокруг него кипят до сих пор, мнения специалистов меняются в течение нескольких месяцев на прямо! противоположные. В 1992 году глава Есенинского комитета Ю. Прокушев доказывал, что поэт ехал в Петроград не для того, чтобы умирать, он был полон творческих планов и надежд. А через восемь месяцев Ю. Прокушев утверждал: нет никаких оснований считать, что Есенина убили. Получается: Ганина, Клычкова, Орешина и других бдительные чекисты вовремя уничтожили, а самому главному в их группе — Есенину они предоставили возможность покончить с собой.
Первым усомнился в этом С. Клычков: еще в 1926 году он высказал мнение, что в «Англетере» было инсценировано самоубийство. Эту версию в наши дни поддержал И. Лысцов, недавно погибший при невыясненных обстоятельствах. Он прямо указывал на убийц Есенина — «Якова Блюмкина с его бандой». В эту банду, вероятно, входил молодой поэт В. Эрлих. Возможно, решение об устранении Есенина пришло после того, как он отдал Эрлиху свое стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья». Его можно было предъявить как свидетельство самоубийства, а не как выражение поэтической грусти и предчувствия кончины. Оно могло явиться индульгенцией для тех, кто решил довести многолетнее нравственное преследование до логического конца.
Думается, закрывать исследование трагического финала жизни Есенина преждевременно. Необходимо провести эксгумацию тела поэта, чтобы окончательно решить, был ли он убит или покончил с собой. Исследование черепа позволит решить этот вопрос. Новые обстоятельства могут обнаружиться при непредвзятом поиске. Стоило бы прислушаться к тому, например, что сказала вдова администратора гостиницы «Англетер» Назарова. Выступая несколько лет назад по Ленинградскому телевидению, она заявила: муж признавался ей, что участвовал в инсценировке самоубийства Есенина. Яснее не скажешь.
Вопросительные знаки над могилами./ Сост. Г. В. Смирнов
М.: Современник, 1996.