ЗИНЬКО Ф. Это мог сделать Яков Блюмкин

PostDateIcon 10.12.2011 20:58  |  Печать
Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6903

Феликс Зинько

ЭТО МОГ СДЕЛАТЬ ЯКОВ БЛЮМКИН

Исполнилось сто лет со дня рождения великого русского поэта С. А. Есенина, знаменательная дата…
До сих пор остается загадкой «самоубийство» Сергея Есенина в ленинградской гостинице «Интернационал» — бывшей «Англетер».
Сегодня мы публикуем новые материалы по спорному вопросу: убит ли Сергей Есенин? Кто это сделал?
Несколько статей разных авторов убедительно рассказывают о том, что убийца Есенина был известный террорист Яков Блюмкин, любимец Льва Троцкого, хорошо знавший великого поэта. Впервые это предположение высказал еще в 1926 году поэт Сергей Клычков. И не без оснований…
Группа крестьянских поэтов, в которую входил Есенин, расценивалась в то время даже Максимом Горьким, как течение, «ведущее к фашизму». Члены группы были осуждены и расстреляны. Всенародно любимого Есенина, обвиненного «в оскорблении члена правительства Троцкого», решили устранить иначе. И поручено это было Якову Блюмкину, всю жизнь преклонявшемуся перед Троцким и ненавидевшему Есенина.
Интерес к судьбе этого террориста оживился в наши дни в связи с воспоминаниями генерала КГБ П. Судоплатова, поведавшего читателям о том, что в конце 20-х годов Блюмкин и его жена Лиза Горская «создали нелегальную резидентуру в Турции, используя в качестве прикрытия финансовые средства, получаемые от продажи хасидских древнееврейских рукописей, переданных им из фондов Центральной библиотеки в Москве, для диверсионных операций против англичан в Турции и на Ближнем Востоке. Однако Блюмкин предоставил часть этих средств Троцкому после его высылки из СССР. Лиза была потрясена этим и разоблачила мужа. Он был арестован и позже расстрелян…»

Геростратов комплекс

Фигура Якова Блюмкина — убийцы графа Мирбаха — давно будоражила мое воображение. Интерес этот зародился еще в семидесятые годы, когда под строжайшим секретом мне дали почитать первый том «Красной книги ВЧК», изданный в 1920 году. Перед тем как вернуть книгу, я сделал себе фотокопии листов, относящихся к Блюмкину. И с тех пор собирал о нем материалы по крохе. Но многое оставалось за кадром, трудно было понять взаимосвязь событий, да и с публикацией в то время не стоило даже соваться. Мне никак не удавалось понять психологию этого человека. Чего он, собственно, добивался? Был простым исполнителем, боевиком в руках левоэсеровского ЦК? Непохоже…
Только теперь, когда полностью (и даже с добавлениями!) переиздана «Красная книга ВЧК», когда открылись шлюзы для литературы, многие годы хранившейся в спецхранах, стало возможным попытаться исследовать фигуру Блюмкина.
Первое издание БСЭ, в томе, вышедшем в 1926 году, сообщает, что Яков Григорьевич Блюмкин родился в 1898 году в семье приказчика. После окончания четырехклассной школы он был отдан «мальчиком» в магазин. Сообщается еще несколько сведений о живом тогда еще человеке. Естественно, из последующих изданий БСЭ даже эта двадцатистрочная статья о Блюмкине исчезла.
Удалось выяснить, что у Якова был старший брат Моисей-Лейба. Когда Якову было всего шесть лет, на квартиру к ним пожаловали жандармы с обыском. Они нашли в комнате Моисея целый склад листовок, прокламаций и других нелегальных изданий Одесского комитета РСДРП. Выяснилось, что в тот день, 8 августа 1904 года Моисей был арестован на партийном собрании. Трудно сказать, что произошло дальше. Можно только предполагать, что взятка, предложенная старшим Блюмкиным, решила дело. 18 декабря Моисей был освобожден из тюрьмы и отдан под надзор отца. Мне важно здесь, что для Якова этот ночной обыск был наверняка одним из самых сильных детских впечатлений, что мальчик с тех пор находился в атмосфере революционных дел.
Блюмкин появляется на политической арене в июне 1918 года, когда ЦК левых эсеров рекомендовал его для работы в ЧК. Значит, был он для них фигурой известной. И должность ему определили немаленькую — заведующий секретным отделением отдела по борьбе с контрреволюцией, который возглавлял Мартин Янович Лацис. Это было отделение контрразведки, направленное на борьбу с немецкой агентурой. Единственное дело, которое вел  Блюмкин, было дело австрийского лейтенанта Леонгарта Мюллера, которому инкриминировался шпионаж в пользу Германии. В деле  был замешан Роберт Мирбах, племянник посла. «Теперь я вспоминаю, — сообщал следствию Лацис, — что Блюмкин дней за десять до покушения хвастался, что у него на руках полный план особняка  Мирбаха и что его агенты дают ему все, что ему таким путем удается получить связи со всей немецкой ориентацией». Язык у Блюмкина был подвешен что надо. Не успев как следует показать себя в деле, он уже одолевал руководство ЧК планами по расширению своего отделения в Центр Всероссийской контрразведки. Одновременно он очень любил появляться в окружении поэтов и литераторов, посещал злачные места, где не всегда в меру пил.
Надежда Мандельштам рассказывает, что однажды в «Кафе поэтов» Осип Эмильевич познакомился с Яковом Блюмкиным, молодым, буйного нрава литератором(?), любившим подкреплять свои доводы в спорах обнаженным наганом.
Как-то, основательно нагрузившись, Блюмкин заявил:
— Вот где у меня вся эта интеллигенция!
Он достал из кармана пачку подписанных с печатями ЧК ордеров на арест и стал демонстративно заполнять один из них. Мандельштам пришел в ужас, вырвал из рук Блюмкина ордер и тут же изорвал его в клочья. Затем Мандельштам немедленно побежал к Ларисе Рейснер и через нее и Раскольникова убедил Дзержинского, что Блюмкину надо укоротить руки. «С руководящей должности, — пишет Н. Мандельштам, — Блюмкина тут же сняли, но из органов все же не уволили, так как не хотели портить отношения с эсерами». А вот что показывал по этому поводу Дзержинский: «За несколько дней, может быть, за неделю до покушения я получил от Раскольникова… сведения, что этот тип в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: "Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловский, поэт, большая культурная ценность, подпишу ему смертный приговор", — но если собеседнику нужна эта жизнь, то он ее "оставит" и т. д. Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать: что, если он кому-нибудь скажет об этом, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тут же передал Александровичу (члену коллегии ЧК от левых эсеров. — Ф. 3.), чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина оставить пока без должности. По получении объяснений от ЦК левых эсеров, я решил данные против Блюмкина комиссии не докладывать. Блюмкина я близко не знал и редко с ним встречался». Таким образом, за неделю до 6 июля Блюмкин уже был оставлен без определенных занятий. Но никто не отобрал у него ни оружие, ни чекистский мандат. Это и предопределило преступление.
Хочу привести еще один эпизод из жизни Блюмкина того времени. Из воспоминаний Ходасевича: «…весной 1918 года Алексей Толстой вздумал справлять именины. Созвал всю Москву литературную: "Сами приходите и вообще публику приводите". Собралось человек сорок, если не больше. Пришел и Есенин. Привел бородатого брюнета в кожаной куртке. Брюнет прислушивался к беседам. Порой вставлял словцо, и не глупое. Это был Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, германского посла. Есенин с ним, видимо, дружил. Была в числе гостей поэтесса К. Приглянулась она Есенину. Стал ухаживать. Захотелось щегольнуть, и простодушно предложил поэтессе:
— А хотите поглядеть, как расстреливают? Я вам это через Блюмкина в одну минуту устрою».
Любопытно, что Блюмкин уже тогда вхож был в ЧК, хотя выдавал себя за начинающего литератора. Ничего же из написанного им не удалось пока обнаружить. Может, другим исследователям повезет больше? Было бы интересно прочесть нечто, написанное его рукой.
4 июля Блюмкин был приглашен к одному из членов ЦК левых эсеров, где его просили сообщить всю информацию о Мирбахе, его особняке и т. п. От Блюмкина не скрыли, что готовится покушение. И тогда, не раздумывая долго, двадцатилетний чекист сам предложил себя в исполнители акта. Он уже понимал, что из ЧК его вот-вот выгонят, и решил обратить на себя внимание. Блюмкин, как и его наставники из ЦК, был уверен, что убийство Мирбаха вызовет такую реакцию во всем мире, что вспыхнет мировой пожар революции. Надо сказать, что в те годы мировой революцией бредили все, включая самого Ленина. Казалось, она может решить все вопросы. На нее делалась ставка.
В напарники себе Блюмкин избрал товарища по партии, земляка Николая Андреева, одного из создателей Одесского батальона Красной гвардии им. В. И. Ленина, которого он сам рекомендовал на работу в ЧК в качестве фотографа. Блюмкин сумел убедить Александровича, что в его отделении необходима фотографическая лаборатория. Андреев легко согласился стать участником покушения.
«У дежурной барышни в общей канцелярии ЧК, — рассказывал Блюмкин, — я попросил бланк комиссии и напечатал на нем следующее: "Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией уполномочивает ее члена, Якова Блюмкина, и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти в непосредственные переговоры с господином германским послом в России графом Вильгельмом Мирбахом по делу, имеющему непосредственное отношение к самому господину германскому послу. Председатель комиссии. Секретарь. Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) — один из членов ЦК. Когда пришел, ничего не знавши, товарищ председателя ВЧК Вячеслав Александрович, я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убью графа Мирбаха».
На легковом автомобиле Блюмкин и Андреев с портфелями в руках подкатили к зданию германского посольства, что располагалось в доме № 5 по Денежному переулку. Они предъявили свой липовый мандат и потребовали свидания с послом. Естественно, сперва с ними разговаривали двое молодых людей, потом советник Рицлер. И лишь после настойчивых требований Блюмкина к ним вышел сам Мирбах. 25 минут ему «вешали лапшу на уши», рассказывая байки о племяннике. Только после этого Блюмкин набрался храбрости, вытащил из портфеля револьвер и стал стрелять в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Но Мирбах был только ранен, он стал подниматься, и тогда Андреев подошел к нему вплотную и бросил ему и себе под ноги бомбу. Она не взорвалась. Блюмкин поднял с пола бомбу и «с сильным разбегом» метнул ее вновь. На этот раз взрыв был таким сильным, что вылетели окна и посыпалась штукатурка. Блюмкин выпрыгнул в одно из окон и сломал себе лодыжку. Вдобавок, когда он перелезал через ограду посольства, его ранили в ногу — уже началась стрельба охраны. Но он все же дополз до автомобиля, и они укатили в штаб левоэсеровского отряда Попова в Трехсвятительском переулке.
Из машины его на руках вынесли матросы. Остригли, выбрили, переодели и отнесли в лазарет. Когда через несколько часов в отряд прибыл Дзержинский и потребовал выдачи Блюмкина, ЦК левых эсеров категорически отказал. «Узнав об этом, — пишет Блюмкин, — я настойчиво просил привести его в лазарет, чтобы предложить ему арестовать меня. Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что Советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста». Похоже, Блюмкин боялся упустить миг своей славы. Что же до его «уверенности», то, к сожалению, он был прав. Приговором ревтрибунала Блюмкину и Андрееву (заочно) было определено наказание «заключить в тюрьму с применением принудительных работ на 3 (три) года».
Вот что писал Блюмкин по этому поводу: «Я знал, что наше деяние может встретить порицание и враждебность правительства, и считал необходимым и важным отдать себя, чтобы ценой своей жизни доказать нашу полную искреннюю честность и жертвенную преданность интересам революции». Сколько напыщенности, демагогии, впрочем, столь модной в то время!
Все эти признания Блюмкин делал год спустя, и было это вот при каких обстоятельствах…
Когда отряд Попова в панике драпал из особняка в Трехсвятительском, о Блюмкине забыли. Его увезла вместе с другими ранеными медицинская летучка в Первую градскую больницу. Здесь Блюмкин назвался красноармейцем Беловым, раненным в бою. Через три дня, отдышавшись, он, как Подколесин, сиганул в окно и был таков. Сперва скрывался в Москве, потом перебрался в Рыбинск, в Кимры. Здесь он даже поработал под фамилией Вишневского в уездном Комиссариате земледелия. Потом завязалась связь с резервным подпольным ЦК левых эсеров. Блюмкину велели ехать в Петроград и ждать. Он сидел в Гатчине и «занимался исключительно литературной работой, собиранием материалов о июльских событиях и писанием о них книги». Определенно, литературные лавры не давали покоя нашему герою. Затем, по заданию своего ЦК, Блюмкин отправляется на Украину, для организации борьбы с гетманщиной и немецкими оккупантами. В это время там успешно действовали «боротьбисты» (украинские левые эсеры), так что почва была подготовлена. «Я был членом боевой организации партии, — рассказывал Блюмкин, — и работал по подготовке нескольких террористических предприятий против виднейших главарей контрреволюции». В частности, не без его участия был убит немецкий главнокомандующий генерал Эйхгорн. И только революция в Германии спасла Блюмкина от нового суда. Потом совместно с коммунистами Блюмкин организовывал на Подолии ревкомы и повстанческие отряды, был членом нелегального Совета рабочих депутатов Киева. Когда в апреле 1919 года Киев стал советским, Блюмкин явился в Киевскую ЧК, которую возглавлял его бывший начальник М. Лацис, и стал возмущаться заочным приговором ревтрибунала и, главное, тем, что Ленин назвал его и Андреева «двумя негодяями». А Блюмкин, как мы уже знаем, таковым себя не считал, наоборот, был уверен, что он один из лучших бойцов революции. «Я, отдавши себя социальной революции, — писал он, — лихорадочно служивший ей в пору ее мирового наступательного движения, вынужден оставаться в стороне, в подполье. Такое состояние для меня не могло не явиться глубоко ненормальным, принимая во внимание мое горячее желание реально работать на пользу революции. Я решил явиться в Чрезвычайную комиссию, как в один из органов власти (соответствующий случаю), Советской власти, чтобы подобное состояние прекратить».
И что вы думаете? Любого другого Лацис тут же поставил бы к стенке и не поморщился. Но Блюмкина везут в Москву, где он снова повторяет всю свою историю. Особая следственная комиссия по его делу докладывает в Президиум ВЦИК: «Причиной, побудившей Блюмкина явиться в распоряжение Советской власти, послужило желание рассеять оскорбительное для него мнение, в результате коего он был назван в "Известиях ЦИК" "негодяем", и разъяснить Советской власти, как он понимал это убийство… Таким образом, он должен нести ответственность только за совершение террористического акта по отношению к Мирбаху, каковая ответственность, во всяком случае, не может вызвать необходимость содержания Блюмкина в тюрьме. Комиссия полагала бы: 1) Блюмкина из-под стражи освободить; 2) Заменить ему трехлетнее тюремное заключение отдачей его на этот срок под контроль и наблюдение лиц по указанию Президиума ВЦИК». 16 мая 1919 года секретарь ВЦИК А. Енукидзе подписал постановление: «Ввиду добровольной явки Я. Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха Президиум постановляет: Я. Г. Блюмкина амнистировать».
Вскоре после освобождения Блюмкин вышел из партии левых эсеров и в 1921 году был даже принят в РКП (б). Хотя срок условного освобождения его еще не вышел! Просто он понял, что с левыми эсерами покончено и здесь больше нет никаких перспектив. А членство в РКП (б) сулило карьеру. Похоже, что его снова взяли в ЧК. Во всяком случае, он участвовал в знаменитой Энзелийской операции Каспийской флотилии. Тогда ее корабли под командованием Ф. Раскольникова совершили дерзкий рейд в иранский порт Энзели; разгромив его, взяли богатые трофеи. Беру на себя смелость предположить, что Блюмкин остался, по заданию ЧК, в Иране для организации резидентуры. Что дает мне основания для такого заключения.
11 января 1920 года Сергей Есенин эпатировал своими резкими высказываниями публику в кафе «Домино».
•Дело как будто пустяковое, но вмешательство в него группы чекистов насторожило поэта: он уехал сначала в Харьков, потом в родное Константинове, затем на Кавказ.
«…Я из Москвы надолго убежал: с милицией я ладить не в сноровке…» Осенью поэт снова появился в Москве с циклом новых великолепных стихов и 18 октября 1920 года был арестован на квартире поэта Александра Кусикова в Большом Афанасьевском переулке. Привели раба Божьего на Лубянку, посадили в камеру. Через неделю его выручил Блюмкин. Сохранился документ: «Подписка. О поручительстве за гр. Есенина Сергея Александровича, обвиняемого в контрреволюционной деятельности по делу гр. Кусиковых. 1920 года октября месяца 25-го дня, я ниже подписавшийся Блюмкин Яков Григорьевич, проживающий по гостиница «Савой» № 136 беру на поруки гр. Есенина и под личной ответственностью ручаюсь, что он от суда и следствия не скроется и явится по первому требованию следственных и судебных властей. Подпись поручителя Я. Блюмкин 25.Х.20 г. Москва. Партбилет ЦК Иранской коммунистической партии». Бланк отпечатан на пишущей машинке, выделенное вписано рукой Блюмкина. Обратите внимание на партбилет: Блюмкин — член ЦК Иранской компартии! Впрочем, была еще одна встреча Есенина с Блюмкиным в 1924 году в Баку, где они крупно повздорили и Блюмкин, по своей привычке, даже хватался за пистолет. Но и в этот раз обошлось.
В 1920-1921 годах, как написано в БСЭ, Блюмкин — слушатель Военной академии РККА (когда только он успевал все это сочетать?). Было там специальное отделение для недоучившихся героев Гражданской войны. Потом его взял к себе в секретариат Л. Д. Троцкий. По этому поводу были споры в литературе. Но И. Дойчер утверждает, что сам Лев Давыдович упомянул Блюмкина в списке своих секретарей, погибших в результате мести Сталина. Есть у меня сведения, что в 1924 году Блюмкин, не расстававшийся с мечтой стать писателем, подрядился написать брошюру о Дзержинском в серии «Люди революции», затеянной И. М. Василевским. Не знаю, осуществилась ли эта идея. Но вот Солженицын рассказывает о другом литературном «подвиге» Блюмкина. В «Архипелаге ГУЛАГ» он приводит свидетельство бывшего чекиста Артура Шрюбеля, который якобы был одним из тех четырех, кто выбросил Бориса Савинкова из окна. И тут же другое свидетельство М. П. Якубовича, который рассказывает, что Блюмкин ему хвастался под большим секретом, что именно он, Блюмкин, написал по заданию ГПУ предсмертное письмо Савинкова, в котором тот признавал успехи советской власти и отказывался от борьбы с ней. Для этого Блюмкина якобы допускали в камеру Савинкова «развлекать его вечерами». Блюмкин досконально, мол, изучил манеру Савинкова мыслить и говорить и потом воспользовался этим. Кто знает?! В это, во всяком случае, легко поверить.
В 1925 году Блюмкин снова официально работает в ГПУ, связи с которым, надо полагать, никогда не терял. Как пишет И. Дойчер, «когда Троцкий и Радек стали оппозиционерами, Блюмкин не делал секрета из солидарности с ними. Хотя по характеру своей работы он не мог принимать участия в деятельности оппозиции, Блюмкин счел своим долгом сообщить о своей позиции руководителю ГПУ Менжинскому. Однако, поскольку его искусство как контрразведчика ценилось высоко и он не принимал участия в деятельности оппозиции и никогда не нарушал дисциплины, ему разрешили придерживаться своих взглядов и оставаться на своем посту. Он остался в партии и на работе в ГПУ даже после исключения оппозиции из партии…» Рассказывают, что накануне казни Блюмкин спросил: «А о том,  что меня расстреляют завтра, будет в "Известиях" или "Правде"?»
Ну разве не страдал этот человек комплексом Герострата?


Вопросительные знаки над могилами./ Сост. Г. В. Смирнов
М.: Современник, 1996.

Social Like