БУЛГАКОВА О. Светлана Петровна Есенина

PostDateIcon 11.04.2011 11:25  |  Печать
Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
Просмотров: 10028


Но я знаю только одно: мы живем для светлых людей, и дай Бог, чтобы их было побольше.
Это самое главное.

Светлана Петровна Есенина

Куда-то, все куда-то уходит. Смех, глаза, вскинутая бровь… Никогда, уже никогда. Память вечная. Светлая. Потому что была она светлой.
Я еще не поняла. Я еще не осознала. До меня никак не доходит. Я хочу позвонить ей, я хочу к ней прийти, я хочу сказать ей то и рассказать это. Я знаю даже, что и с какой интонацией она мне ответит. И я улыбаюсь своим мыслям. И вдруг — обухом по голове: никогда. Тело становится ватным, и изнутри по нему расползается холодок.
Да, это не было неожиданно… Но не сейчас!!! Когда-то, потом, после… не сейчас… Меня не было тогда в Москве…Телефон радостно заверещал, узнав ее номер, но голос в телефоне был не ее. В нем никогда больше не будет ее голоса. И я, оглушенная этим не ее голосом, задала всего один и какой-то ничего не значащий, не нужный вопрос: «Дома или в больнице?» Не ее голос тихо сказал: «Дома». Я медленно проваливалась во что-то мягкое и бездонное, лицо стало тяжелым, как если бы его залили свинцом.
Как… Как?!. У нее был миллион причин жить и ни одной — умереть. Она говорила, что не умрет, пока все… Все осталось незавершенным… Удивительной, невиданной внутренней силы женщина. Такая хрупкая, невысокая, но с хребтом из сверхпрочных марок стали. С очень непростой судьбой и с такой хорошей, немножко лукавой улыбкой!.. Никогда, больше никогда.
Если я скажу о ней «боец», я ничего этим не передам. Это даже какое-то не ее слово. Но я не знаю, я не могу найти нужное слово. Какое понятие передаст суть человека, который много-много лет нес тяжеленный, порой неподъемный крест, не хмурясь, не жалуясь, не теряя достоинства. Через равнодушие, через хамство, через быдлость, через пустое любопытство, через отвратительную бестактность «сочувствующих». Не ожесточаясь от того, что те, кто легко мог бы и, в общем-то, должен был помочь, кидали камни в крест и лили грязь на дорогу. Крест можно было бросить. Проще простого. Просто бросить и все. Потому что безнадежно, потому что нет больше сил, потому что годы, потому что болезни. Да потому что умер единственный сын! Сорокалетним, красивым, полным сил… А она несла, потому что, кроме нее, никто этот крест на себя не взвалит, — сил не хватит. Он тоже осиротеет — этот крест, теперь. Все мы долго будем ходить вокруг него, пытаться приподнять то с той, то с этой стороны, и не оторвем от земли ни на миллиметр. Потом кто-то умный предложит вызвать подъемный кран, и все обрадуются и согласятся. Но крановщик присвистнет, грустно разведет руками и наотрез откажется заведомо ломать технику.
Ей не было больно, ей не было плохо, ей не было тяжело, она не болела, она не уставала. Только где-то там, куда она почти никого не впускала. Боль другого человека чувствовала очень тонко. Ей не надо было ни о чем говорить, у нее не надо было просить помощи. И она ее не предлагала. Она просто брала и помогала. Ее внимательные, мудрые, всегда с искорками глаза все замечали, все понимали. Она могла говорить с тобой о посторонних вещах, а от тебя уходила боль. И вдруг становилось просторно, светло и легко, как майским утром… Все. Никогда.
Она любила тюльпаны. Яркие, с высокими загнутыми лепестками. Особенно — желтые. И торт «Киевский». Не любила бессмысленных вопросов, глупых ответов и разговоров «ни о чем». Много помогая другим, охотно, без оглядок творя добро, она была благодарна за любую мелочь, просто за порядочность. Глубоко терпимая, она искала объяснения для самых неприглядных людских поступков. Просто чтобы понять. Не принять, но понять обязательно. И тех, кто по отношению к ней поступал некрасиво, а то и откровенно гнусно. Даже до упреков она не опускалась никогда.
И дар редкий, почти чудесный, — она умела искренне разделить радость. И любила дарить ее. Она, не спрашивая, откуда-то безошибочно знала, чем тебя обрадовать. И для этого ей не нужен был повод. Чуть наклонив голову, она, улыбаясь, следила за твоей реакцией. И, поймав первый всплеск, когда ты беспомощно и счастливо смеешься, еще не обретя слов, она, улыбаясь, отводила глаза. И было как-то звонко и так тепло… Но уже никогда. Безжалостно. Навсегда никогда.

Ольга Булгакова
Social Like