ЗУДЕН Ксения. ХОЛОДНОЕ СОЛНЦЕ.

30.11.2005 00:00  |   | 

Рейтинг:   / 3

Ксения Зуден

ХОЛОДНОЕ СОЛНЦЕ

Памяти Галины Бениславской

«Снова снег. Снова, как и год назад. Как хорошо, что меня здесь не было год назад. Как замечательно, что меня не пустили. Будем честными — я не могла придти, потому что лечилась. Нет, тогда я еще не лечилась, а пила. Или наоборот?

Мне двадцать девять лет, но я ощущаю себя на пятьдесят. Старая, некрасивая баба с прокуренным голосом.
Боль – это то, что никогда не уходит. Время не может ничего стереть из памяти или хоть немного облегчить страдания.
Новый год скоро. Тихий, семейный, одинокий. Только я больше не буду смотреть на елку, затянутую серебряной мишурой. И стучать на машинке больше не буду».

Мерцает метель, пляшет и разлетается в разные стороны, снова собирается в единый вихрь, скрывая от взгляда ряды памятников и крестов. Женщина в поношенном узком пальто грязно-зеленого оттенка и клетчатой, по-мужски надвинутой кепке зажигает папиросу, прикрывая огонек от ветра, делает еще несколько шагов и останавливается.

«Я больше не увижу тебя. Не увижу? Я произношу это вслух, чтобы попробовать все-таки осознать это в полной мере. Никогда — это значит… Это значит, что ты никогда больше не войдешь в комнату, и всем нам придется говорить о тебе в прошедшем времени. Где-то в глубине сознания бьется странная, неуместная мысль: а кто же теперь будет приводить в мою комнату чужих женщин, пахнущих морозом и дешевой туалетной водой?
«Я нисколько не люблю Вас как женщину, понимаете?»

«Днем я почти никогда не думаю о тебе, это запретные мысли; но ночью я ничего не могу с собой поделать. Во снах меня постоянно преследует твой запах — резкий и одновременно успокаивающий, родной. И постоянно гонится, нашептывается одна и та же мысль: ведь ты ни разу не прикоснулся ко мне по-настоящему — так, как к ней… к ним».
«Повторяю Вам, что Вы мне очень и очень дороги».

Зимнее солнце пламенеет на мраморе, скользит по крестам, выхватывая разрозненные строчки — имена, даты, слова, навеки застывшие в мраморе, стремится озарить ее скорбь, чтобы она стала еще более заметной и броской. Холодное солнце, освещающее чужую печаль.

Женщина докуривает папиросу, устало бросает ее на землю и следит глазами за ее полетом.
«Закрывая глаза, я снова и снова вижу твое лицо — такое, каким я запомню его навсегда. Светло-серые, как предрассветное весеннее небо ночью, глаза под дугами тонких золотистых бровей, между которыми когда-то пролегла складка. Мягкие очертания свежих губ, пропахших табаком, губ, которые на вкус — как вино. Золотые, оттенка летнего, а не осеннего золота, совершенно живые волосы, падающие мягкими прядями на открытое, но слегка отстраненное лицо, светившееся русской удалью, бесшабашностью и неудержимым весельем. Гибкий, буйный, как ветер…

Как мало во мне было любопытства и упоения жизнью! Никогда, никогда я не хотела узнать побольше, понять поглубже… И по отношению к тебе не любопытство, а сильное настоящее чувство толкнуло меня на тот шаг, которого мы оба боялись. Я так хорошо помню чулан и узкую, застеленную серым бельем кровать, вжатую в угол, и выражение твоего лица — жалостливое, сострадательное, измученное.
Смерть обладает неповторимой способностью навсегда прерывать мечты. Наверное, это даже на благо, ведь все мечты несбыточны.

Целый год. Зима, весна, лето, осень, зима. Кажется, так было и в этот раз. Зима… Весна — была или нет? А лето? Я не помню. Ах да, я же жила там — в белых стенах, среди одинаковых белых людей.
Начиналась бледная весна, пахнущая оттепелью и туманами, на деревьях появились первые крошечные почки, жизнь возрождалась; летом остро пахло сено. Осень растворилась, и теперь пришла зима с белыми вальсирующими метелями, обжигающими ветрами, голубоватым сверкающим льдом.
Смерть обладает самой сокрушительной силой — она разрушает все. Смерть оказала тебе неоценимую услугу. Не жизнь у тебя была, а сплошная рана. Ты так страдал, так мучался, никак не мог бросить пить… Почему судьба гения всегда трагична? Почему ты ушел так рано, так рано, так рано?..

Женщина достает из сумки новую папиросу и привычным, еле заметным движением стряхивает пепел с ее тлеющего кончика.

«Надгробный памятник, высеченный из светлого мрамора, и надпись — ровным счетом ничего не значат. Можно навсегда забыть дорогу к нему, но вечно помнить о том, каким ты был.
Ты был. И все же ты был. Только был. Тебя больше не будет. Просто не будет.
Я воспринимаю все окружающее так отстраненно и отрешенно… Вот я иду по глухой тропинке к твоей могиле.
Я не кладу на плиту белых роз, у меня есть кое-что более интересное. Это будет по-настоящему красиво. И изящно — в первый раз в жизни я сделаю что-то изящное… Холодное солнце сверкает на мраморе, зажигая в нем искорки. Солнце… Зимнее солнце…
Холодное солнце.

О Господи, я же так люблю тебя… Сережа, Сереженька, ты единственный смысл моей жизни. Где ты, Сереженька? Как ты любил мне говорить? «Галя, у вас мужской склад характера и ума»… Вот, теперь я самая обыкновенная баба… Ох Сережа, на кого ты меня покинул? Я люблю тебя, я больше не могу… Год, целый год я держалась. А если бы я захотела, ни один врач не удержал бы меня, но я хотела, хотела жить! А там… там было плохо, трудно, но довольно спокойно, несмотря ни на что. Сережа, Сереженька, как же ты выдержал там? Там уколы и порошки…

Жить? Жить! Ха! Жить здесь нельзя. Все, кто связан с тобой в этой проклятой стране, гибнут. Ты выше всех. Ты лучше всех.
Какая тишина. Какая редкостная тишина. Разве бывает тихо теперь? Что за глупость — на кладбище всегда тихо.
«У меня еще никого не было…»
«Галя, Галя, вы же мой единственный друг и навсегда им останетесь».
«Счастье? Сережа, вы о чем говорите? О каком счастье может идти речь?»
«Я никому больше не верю, кроме вас».
«Помогите… Помогите мне расстаться с Изадорой…»
«Галя, милая!»
«Я только прошу вас не приводить сюда женщин»
«Это гораздо лучше и больше, чем я чувствую к женщинам».
«Я нисколько не люблю Вас как женщину, вы когда-нибудь это поймете или нет?»

«Не люблю! И никогда не любил!» «Мне холодно. Мне очень холодно. Значит, пора заканчивать.
Я верю, что скоро увижу тебя. Я ждала слишком долго и заслужила встречу с тобой — там, за гранью неизвестного, которую ты переступил почти год назад».

Холодное солнце.
Женщина докуривает папиросу, с силой отбрасывает ее и попадает в крест, возвышающийся над соседней могилой. Потом торопливо пишет несколько слов на папиросной коробке и кладет ее на могилу.

«В этой могиле для меня все самое дорогое… Наплевать мне на все. Я даже знаю, что напишут на моей могиле: «Верная Галя» или какую-нибудь другую жуткую пошлость в этом духе.
Осечка. Осечка. Осечка. Четвертая осечка. Ну когда же, наконец? Осечка. Яркий взрыв огня. Больно».

«Я нисколько не люблю Вас как женщину… Не люблю — слышите! Не люб-лю! Я нисколько не люблю Вас как женщину, ни капельки, и никогда не любил…»

• < Назад
• Вперёд >