ФИЛАТОВ Александр

08.12.2013 09:21  |   | 

Рейтинг:   / 5

Валентин СОРОКИН

Брат мой седой

В молодое издательство «Современник» Александр Филатов приезжал довольно часто. Деликатный, не рвущийся в лидеры на Парнасе, не мечтающий о депутатских регалиях, о разных писательских государственных премиях, он моментально «контачил» с нами, энергичными и доблестными редакторами. Мы расспрашивали у него о Кедрине, Шубине, Павле Васильеве, Недогонове, Которых он обязан был знать: они ему временем и возрастом — близкие. Это сейчас рабочая биография и рабочий мир человека — смех на экране, а в то время трудовые качества человека ценились. И палатки с баснословными ценами на товары и продукты не торчали на улицах и площадях не только Москвы, но и вообще — городов Союза… Тогда честный рабочий — нужный человек… И мы ласково прикасались к душе поэта Александра Филатова, доброго и верного товарища по перу. А он, чувствуя наше к нему расположение, слушал нас внимательно, а сам читать свои стихи не спешил, хотя читал он – изумительно. Зал замирал. Зал следил за ним. Зал вникал, вслушивался, сосредоточивался и — обрушивался пламенными аплодисментами. Филатов читал потрясающе!
Как-то приехал в «Современник» печальный, сел напротив, к столу: — Валентин, тут друг твой льет на тебя, злобится, боюсь я!.. — Да и на многих он злобится… — А, Валентин, мы, русские, созданы для пожирания взаимного, где трое русских — там свара и партбюро, а где четыре русских — там битва за «правду», баталии и атаки!.. Святая простота и ясность наших отношений располагала к такой доверительности и обережению дела — сколько же погублено умных начинаний распрями и суетою?! Так и «зарисовался» в моей памяти Александр Федорович — верный, мудрый, переживающий:

Шел я, счастливый, к заветному дому
И не забуду ни дня, ни числа.

С поэтом Александром Филатовым я познакомился очень давно: если мне память не изменяет — в пятидесятых годах. Случайно в киоске, за газетами и журналами, я высмотрел «Литературную Рязань», альманах, в котором была напечатана поэма Александра Филатова, посвященная матери Сергея Есенина. Поэма называется «В приокском селе под Рязанью». Жил я тогда в Челябинске, работал в I мартене металлургического завода. Мы, рабочие тех времен, любили стихи, к искусству относились уважительно, со святым преклонением перед творцами. Александр Филатов покорил меня и моих друзей русским словом, искренностью чувства и мелодичностью изложения. Филатов — очень русский поэт. Рабочий мир в его произведениях так же обычен и достоверен, как быт крестьянина — в произведениях Сергея Есенина. Так должно быть: великий и хороший поэт, гениальный творец и просто одаренный творец — едины в отношениях к отцовскому завету, краю, Родине… Читая того или этого, забываешь — кто гений, кто не гений: оба — твои, оба — понятны и неопровержимы, ведь оба — идут от родного народа, от его забот и его устремлений.
Александр Филатов — поэт замечательный: национальный, страдающий, желающий нашей России, измученной христопродавцами, покоя и житейской необходимой результативности. Поэт — патриот, поэт — гражданин, поэт — врачеватель… Не нам судить его поколение, тех, кто верил в Революцию, тех, кто молился, как на Бога, на Ленина, тех, кто воспевал Кирова, Дзержинского, Лазо, Крупскую и т.д.… Не нам. Да и подсуден ли верящий «убедительной» истине?
<…>
Рабочий мир поэта Александра Филатова — русский дом, в котором рядом с нерадивым слесарем — прекрасный сталевар, рядом с плохим начальником — мудрый руководитель. Рабочие биографии в балладах и рассказах Александра Филатова серьезны и романтичны. Сохранится рабочий класс — сохранится творчество Александра Филатова, погубят прорабы-перестроечники Россию — погибнет поэзия Филатова. Филатов — настоящий русский поэт, а судьба настоящего русского поэта неотделима от судьбы его Отечества. Потому и меня, двадцатилетнего рабочего парня на Урале, так взял за душу филатовский монолог о судьбе семьи Сергея Есенина:

В приокском селе под Рязанью
Жила эта русская мать.
Она за шитьем и вязаньем
Привыкла сынка поджидать.

Бушует метель по обрывам,
И даль над рекою темна,
Она ж за шитьем кропотливым
Сидит и сидит у окна.

Говоря о русском поэте Александре Филатове, не говорить о его национальной участи — замалчивании его, отодвигании его, крупного русского поэта, на вторые ряды, — стыдно. Александр Филатов плакал о России, он предчувствовал ее катастрофу. В начале семидесятых годов я не только познакомился, но крепко с ним сдружился. Мы даже ездили с ним в далекое Кемерово вместе и в одной бригаде держались на выступлениях в цехах и во дворцах, дабы нам порассуждать и попророчить грядущую тропу, стезю русскую.
<…>
И к прошлому я, к прошлому, стабильному и предсказуемому, к прошлому, познакомившему и подружившему нас: Сорокина и Филатова, двух поэтов русских, двух есенинцев, редкостных и печальных. Нежный, лиричный, быстро реагирующий на чистоту сердечную и на горе творчества, а русское творчество — горе, подчиненное огромному горю народа, страны, а русская радость творчества тоже подчинена державной радости, державному успеху, — Александр Филатов загорался в беседе, слезы на его больших, больших глазах начинали сверкать, румянец навеевался на лицо, руки вскидывались — волновался и горел. В минуты грустные, в миги вздоха глаза филатовские как бы замирали и сами, отделяясь от нас, думали, старались разобраться в чем-то трудном и запутанном:

С тревогой взглянула на Джона,
Расправила плечи пред ним.
И вдруг в тишине напряженной Спросила:
— А вы не Вадим? —

Так мать великого Сергея Есенина укоротила доморощенного иностранца, чертополошного слизняка, крутившегося возле живого гения и теперь паразитирующего на мертвом друге, бессмертном русском поэте — Сергее Есенине… Выросший среди рабочих курток, фуфаек, комбинезонов и роб «Серпа и Молота», московского знаменитого завода, Александр Филатов не предал пролетарского духа, трудовой совести не предал:

Платок отряхнула дарёный,
Ослабила узел тугой,
Блеснула глазами на Джона
И дверь распахнула ногой.

В углу загремела посуда,
Погас огонек у икон. —
А ну, убирайся отсюда.
Иди по-хорошему вон!

Петляй своей тропкой убогой
И там, у себя, куролесь,
А русскую землю не трогай
И в русскую душу не лезь!

Вот — ехали мы в Кемерово… Поезд ползет медленно. Поэты скучают. Но — ехать можно: вагон-ресторан дешевый, какие-то командировочные деньги есть, да и у кого-то их прозапас наскреблось. И — на круг выскакивает порывистый Кайсан Кулиев, швыряет красные червонцы, швыряет и швыряя, «лезгинку» танцевать зовет нас. И сам — изумительно танцует, шампанским делегацию угощая… Александр Филатов скромно поскреб в затылке, подмигнул мне и вдруг — с ритмом, да с тактом, да в присядку и с кавказским гиком, — прошелся по вагону — ладошей о ладошу — их!.. И сел — бледный, победный, щедрый — помог Кайсыну повеселиться, нас выдернул из унывного покачивания и забытья… В Кемерово Александр Федорович, увлеченный благодарными тирадами в адрес кормчего — Леонида Ильича Брежнева — со стороны Г. Маркова, Г.Боровика, немножко и сам зарапортовался, слишком погладил пушисто Ильича и похвалил — стушевался: — Ну, намолол я, Валентин, а?.. — Намолол, не надо «вождя» возносить — пропил он Россию!.. — А ты молчи, молчи, Валя!.. Никому не открывайся, никому!.. И опять — его глаза. В глазах — мать Сергея Есенина, русское горе в глазах, жалкая и грозная быль наша: посмотрите сегодня в глаза русским — сколько в них страдания и безысходности?! Я намеренно окружаю поэта Александра Филатова русской атмосферой: без русской атмосферы как нам представить русского поэта, защитника России?

Снежинки и в окна и в сени
Летят мотыльками на свет.
Снимает вдруг шляпу Есенин
И громко смеется в ответ.

— Я в ней, — говорит, — из столицы
Приехал к друзьям и родным,
Чтоб нашим полям поклониться
И сверстникам близким моим.

<…>
Александр Филатов на особом, на благодарном счету, находился у мамы Сергея Есенина, Татьяны Федоровны, великой матери России. Она сияла и бегала с чайником вокруг стола, угощая приехавшего к ней, бабушке, к ней, одинокой матери русской, заявившегося поэта, Сашу Филатова. Потому и поэма о ней и ее бессмертном сыне получилась достоверной и высоко вдохновенной. Лучшие страницы в творчестве Александра Филатова. Александр Федорович рассказывал: «Сидит мать Есенина в приемной, перед кабинетом Фадеева. В шушуне, в зипуне обшорканном и пегом, сидит и сидит, ждет встречи с Александром Александровичем, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, Героем Соцтруда СССР, руководителем Союза Писателей СССР, ждет и ждет, сидит, поскольку секретарша посоветовала сидеть смирно и ждать. Но завозилась, зашуршала зипуном старуха, седая, седая мать русская, родившая и вырастившая великому народу русскому Сергея Есенина, бессмертного поэта русского. Завозилась — и секретарша, сообразив, доложила Фадееву — кто сидит, кто ждет… Мгновенно дверь кабинета распахнулась. И — седой, почти равный ей сединою, сам Фадеев, знаменитый и высокий, умный и красивый, сам к ней рванулся. На колени привстал. Голову, буйную и легендарную, наклонил: — Мама! — и руки ей, руки ей, прожилистые и переутомленные недолями, целует, целует и плачет, плачет. И умоляет: — Простите, мама! Простите, мама! Я не могу! Я не могу! Я плачу, мама!..
Да, это Фадеев перед матерью русской на колени опустился!..
Александр Федорович Филатов блестяще стихи свои читал, а есенинские — сверхблестяще: озаренно и неистово!

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.
Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?
Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.
А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.

1982 — 1995

• < Назад
• Вперёд >